– А в школу ей разрешат вернуться?
– Конечно, вариантов помощи масса. Но я понятия не имею, как она поступит. У нас есть особая программа для матерей, но если честно, меня это все просто убивает. Почему никто не заметил, что девочка беременна? А, это риторический вопрос. Вопрос, который поставят и перед учителями, и перед администрацией на следующем собрании. А я, вне всякого сомнения, предложу устроить внеплановое собрание из-за того, что никто не заметил. Нельзя просто сказать: «Живот у нее был маленький», хотя оно так и было. Новорожденная-то размером с пупсика. Однако врачи из «скорой» сказали, что здоровенькая. Маленькая, но здоровенькая. Легкие, судя по крику, могучие.
– Мне страшно стыдно, что я проворонила. Ничего не замечала. Она на уроки приходила в свободной куртке, – сказала Зи.
– Это уже само по себе тревожный знак.
– Я не знала.
– Разумеется, вы не знали.
Тут Зи подумала, долго ли методистка будет поливать ее дерьмом. Почему Ноэль так свирепо ее не любит, даже после того, что они сегодня пережили вместе, после этой душераздирающей драмы?
– Чем я вас так обидела, Ноэль? – спросила она.
Подошла официантка, сняв противостояние, они сухо продиктовали ей свои заказы. Курица для Ноэль, овощное рагу для Зи. Если ты вегетарианец, в ресторане постоянно приходится есть рагу.
Ноэль подняла глаза – на лице, на удивление, не было никакой враждебности.
– Зи, – сказала она, – не в тебе дело. Вернее, в тебе. В твоей доверчивости. Идеализме.
– Никогда не считала эти качества отрицательными. – Зи покрутила кружку с пивом – ей вдруг мучительно захотелось пить пиво с Грир, а не с этой неприветливой незнакомкой. Все говорили – Чикаго такой замечательный город. «Художественный институт! – восклицали они. – Ночная жизнь. Музыка. Озеро».
Но Зи почти нигде не бывала и почти ничего не видела – трудно полюбить город, если ты в нем совсем один. По крайней мере, Зи было нелегко. Может, удастся уговорить Грир приехать на выходные. Они бы сходили вдвоем на берег этого серебристого озера, побросали камешки в воду, поговорили, что в их жизни есть неприятного, что обнадеживающего. Тем не менее, Зи чувствовала, что эта неприветливая женщина имеет над ней определенную власть. Беспричинную, но реальную. Она заметила, что у Ноэль очень сексуальная шея.
– Качества положительные, если существовать в вакууме, – согласилась Ноэль. – Но когда речь идет о моих детях, мне они представляются совершенно неуместными.
– О твоих детях? – переспросила Зи. – Разве они теперь и не мои дети?
– Ты считаешь своих учеников своими детьми?
– А разве нельзя? Знаешь, могла бы ненадолго и перестать меня воспитывать, – выпалила Зи. – Я новенькая, барахтаюсь, как могу, а сегодня день выдался тот еще. Я пришла в школу, чтобы приносить пользу. Честно. Если пользы от меня нет – ну тогда я не знаю, что делать. А ты возненавидела меня с самого первого дня.
– Думаешь, в тебе дело? – спросила Ноэль. – Да ты просто спица в колесе твоей конторки, не надо мнить о себе слишком много. Знаю, нам сегодня пришлось нелегко, причем нам обеим, но если бы я тебя ненавидела, я бы тут с тобой не сидела. Сбежала бы от тебя подальше.
– Ты хочешь сказать, я тебе нравлюсь? Интересное дело. Кто бы мог подумать.
– Чтобы мне понравиться, тебе еще придется крепко попахать. Но все равно это задачка пореальнее, чем та твоя другая цель, – сказала Ноэль. – Я о спасении детей, которые учатся в школах «Восьмигранника учения».
– Им никакая помощь лишней не будет.
– Твоя – будет, голубушка.
Она чуть слышно пробормотала это ласковое слово – то же, с которым обратилась к Шаре во время родов, и тогда оно прозвучало нежно, а сейчас – резко, бездушно.
– А чья не будет? Кто может спасти восьмигранник, в котором всего семь школ, а у учеников нет совсем ничего? Я признаю, что мне в жизни повезло. Я выросла в Скарсдейле под Нью-Йорком. Я что, виновата в своем классовом происхождении? Ну не испытала я в жизни того же, что и мои ученики, – и что?
– Моя мать – типичный средний класс, офис-менеджер у аллерголога здесь, в Чикаго, – сказала Ноэль. – Нас с сестрой растила одна: отец умер от инфаркта, когда мне было пять лет, но у нас было все, как и у тебя. Уроки музыки, ортодонт, куча книг на полках, живи – не хочу. В этом моя мама была сильна. Я вовсе не хочу сказать, что обязательно испытать в жизни то же, что твои ученики.
– А что ты хочешь сказать?
Ноэль наклонилась к ней через стол, и Зи вдруг увидела ситуацию в новом ракурсе. Совершенно не обязательно бояться эту женщину или восхищаться ее внешностью. Если говорить о возможности предательства, Ноэль не имеет ничего общего с другими взрослыми женщинами из прошлого Зи, Линдой Мариани и доктором Марджори Альбрехт – обе оказались бессовестными предательницами – и даже с Фейт Фрэнк, которая не то чтобы ее предала, а просто не захотела взять на работу, несмотря на то прочувствованное письмо. Ноэль Уильямс решительно ничего ей не обещала. Зи совершенно не за что было на нее обижаться. При желании можно было даже спорить с ней на равных.
– Нам обещали, – продолжала Ноэль, – что к нам прискачут на боевых конях преданные своему делу педагоги и спасут наши школы. Вместо этого мы получили абсолютно неопытных учителей – они сами только что закончили учебу и за спиной у них только краткий курс подготовки, короче даже того, на котором учат ремонтировать кондиционеры. Нам говорят – и за это скажите спасибо. Уверяют нас, что все хорошо, уважайте, мол, людей – таких, как ты, – за то, что они готовы работать за гроши во благо общества. Только вовсе это не хорошо, по крайней мере, по моим представлениям. Некоторые мои коллеги со мной не согласны. Они одобряют деятельность «Учителя для каждого», считают, что это прекрасная затея, которую мы обязаны поддерживать. Вот только вынуждена сообщить, что после вашего появления в наших школах решительно ничего не изменилось.
Я возлагаю большие надежды на нашего президента. Он чернокожий. Умница, добрая душа. Обожаю его всей душой. Вот только невозможно быстро отскрести столько слоев въевшейся дряни. А «Учитель для каждого» только усугубляет ситуацию, причем в нескольких вещах. Критику они не воспринимают, а значит, меняться не станут. Они всего лишь пытаются подогнать наши школы под какие-то их собственные понятия. Опытных учителей увольняют, зато «Учитель для каждого» цветет и пахнет. В результате профессия учителя деградирует. Ну и, понятное дело, их деятельность ориентирована на школы для чернокожих и латиносов. В школе для белых она бы сразу свернулась. Сказать тебе, что будет дальше? Есть силы, которые пока затаились, выжидают, зная, что их час настанет. Ты и некоторые твои коллеги – люди неплохие, я это прекрасно знаю, но у вас нет ни навыков, ни опыта, задерживаться на этой работе вы не собираетесь. Пришли сюда ненадолго, да никто и не ждет от вас ничего другого. Закончил колледж – нужно сделать хорошее дело, набраться опыта, а там можно переключиться и на что-то другое. Может, и не особо хорошее, зато за нормальные деньги. Я тебя ни в чем не виню, Зи. Я бы сама на твоем месте поступила так же. Но нам нужны люди, которые придут сюда надолго. Потому что дальше станет только хуже – и что тогда?