Когда Брайан ушел в туалет, я с помощью монеты в десять центов поскребла лотерейный билет.
Мы ничего не выиграли.
В ту ночь, когда Кайран лег спать, Брайан прикасался ко мне так, будто я хрустальная ваза, которая может разбиться от слишком резких движений и порывистых объятий. Уже после Брайан, лежа на боку, гладил впадину на моем плече. А затем протянул мне листок бумаги:
– Вот мои клятвы.
– Надо же! А я думала, ты не смог их написать.
– Я не смог их произнести, – поправил меня Брайан.
Честно говоря, я привыкла к тому, что Брайан грузит меня научными понятиями. Однако данное уравнение, в отличие от вектора ускорения или теории относительности, показалось мне незнакомым.
– А я должна знать, что это такое?
– Реши уравнение относительно i.
Я села на кровати, выронив из рук листок. Порылась в ящике прикроватной тумбочки, но не нашла ручки, зато обнаружила карандаш.
– Ну и что теперь?
Брайан добавил –9x в обе части уравнения.
«Реши уравнение относительно i», – подумала я.
Я улыбнулась и написала:
где i – это я, а u – это мы.
Прежде чем уснуть в объятиях Брайана, я спросила:
– А ты никогда не задумывался над тем, что есть некое высшее предназначение в смерти твоей бабушки и болезни моей мамы? Ведь все это случилось для того, чтобы мы встретились.
Сжав меня еще сильнее, Брайан шепнул:
– Я бы так или иначе тебя нашел, чего бы это ни стоило.
Итак, в свою первую брачную ночь я засыпала, мучимая двумя вопросами. Какие силы могли забросить в Египет ученого-физика, чтобы он в любом случае встретился на моем пути, даже если бы мама осталась в живых? Или что могло заставить египтолога искать физика, чтобы больше узнать о прошлом?
И вот сейчас, в самом сердце Египта, я достаю телефон, который дал мне Уайетт. В Бостоне сейчас 19:00. Связь в Среднем Египте отвратительная, но Брайан отвечает после первого гудка.
– Алло? – произносит он равнодушным тоном, приберегаемым для торговых агентов и незнакомых телефонных номеров.
– Брайан, это я.
– Дон, – выдыхает он. – Дон? Ты в порядке? Где ты…
– Я отправила Мерит сообщение. Попросила ее передать тебе, что у меня все хорошо. – Я вздрагиваю, понимая, насколько дико это звучит. – Я не хотела тебя волновать.
– Боже мой, Дон! Прошло столько дней. А ты говорила, что скоро вернешься… Я думал, ты имела в виду прямо сейчас.
– Я тоже так думала, – проглотив ком в горле, говорю я.
В трубке слышится шарканье ног, а затем – тишина, словно Брайан заперся в стенном шкафу.
– Ничего не понимаю. – В голосе Брайана слышатся панические нотки. – Пожалуйста, возвращайся домой.
Я растерянно тру виски:
– Нет. Пока не могу.
– Все в порядке? – Кажется, еще немного – и Брайан расплачется.
Мое горло внезапно распухает и становится горячим. Если приехать сюда – правильное решение, тогда почему голос Брайана разрывает мне сердце?
И будто в ответ на мое тихое «да» раздается осторожный стук в дверь.
На пороге появляется ничего не подозревающий Уайетт.
– Дон, – начинает он, – то, что ты сказала там, наверху… – Он останавливается при виде прижатого к моему уху телефона, понимая, что мое «да» предназначено кому-то другому.
– А это еще кто? – спрашивает Брайан.
Я не свожу глаз с Уайетта. Судя по его напряженному виду, он догадывается, с кем именно я разговариваю.
– Да так, никто, – отвечаю я, и лицо Уайетта сразу же становится замкнутым.
– Мне нужно идти, – говорю я в трубку, и связь прерывается.
Мы с Уайеттом застываем в неловких позах, не понимая, что сказать и что сделать. Уайетт пришел ко мне, потому что ему не спалось. Я позвонила Брайану по той же самой причине.
Но какое, собственно, это имеет значение?
Я убираю телефон в карман штанов:
– Ну, я была… я звонила домой.
– Прости, что помешал. – Эти слова звучат настолько формально, что наводят на мысль о рве вокруг неприступного замка.
Уайетт кивает, дверь с тихим щелчком закрывается.
Я была.
Я есть.
Уайетт уехал еще до 4:30, отправившись на раскопки приветствовать Мостафу и организовать сегодняшний рабочий день. Интересно, а спал ли он вообще?
Интересно, быть может, он сейчас, как и я, прокручивает в голове отрывки из нашего ночного разговора?
Диг-Хаус притих, атмосфера наэлектризована. Мы второпях завтракаем, быстро собираем снаряжение и спешим к гробнице. Сегодня особенный день, и опаздывать никому не хочется.
На раскопе я сразу же вижу Уайетта. Он стоит в ярком свете прожектора, работающего от генератора. Уайетт склонился над бумагой в руках Мостафы, но, услышав нас, поднимает глаза.
– Ну все, время пошло. – И хотя мы появились на пятнадцать минут раньше, Уайетт начинает отрывисто отдавать приказы, уточняя индивидуальные задания, обозначенные вчера ночью. Мое имя звучит последним. Обращаясь ко мне, он говорит: – Дон, ты со мной.
Кивнув Мостафе, я догоняю Уайетта, который, не оборачиваясь, молча идет вперед.
Очень деловой, словно вчерашней ночи не было и в помине.
Но сейчас не время и не место для разговоров, и, как ни крути, именно я отшила Уайетта прошлой ночью. И если Уайетт обращается со мной исключительно как с ассистенткой, как с аспиранткой, которой повезло оказаться на периферии всемирного открытия, мне некого винить, кроме самой себя.
Уайетт останавливается возле защитного ограждения вокруг входа в погребальную шахту. Несколько местных рабочих оживленно обсуждают по-арабски, как лучше закрепить концы длинной веревочной лестницы. Перекладины извиваются в черной дыре, как язык гадюки. Низкий потолок часовни гробницы не позволяет спустить в шахту железную лестницу, а потому принято решение использовать веревочную. Уайетт с легкостью перемахивает через деревянное ограждение. Затем, проверив веревку на прочность, цепляется ботинками за перекладины и начинает спуск. А когда его лицо оказывается на уровне пола часовни, смотрит на меня: