Уайетт выглядит величественным и властным, словно помазан на царство солнцем, фрустрация тянется за ним королевской мантией. Он запихивает сотовый в карман и, на секунду понурившись, облокачивается на каменное ограждение крыльца.
У меня возникает непреодолимое желание подойти к Уайетту, дотронуться до его руки, помассировать ему плечи. Снять бремя ответственности, чтобы он смог свободно вздохнуть.
Я уговариваю себя, что этот порыв объясняется спецификой моей работы, ведь я привыкла помогать людям. Впрочем, Уайетт не нуждается в моей поддержке, скорее, наоборот.
Но когда он поворачивается, его глаза безошибочно находят мои даже через стекло, как будто все это время он знал, что я здесь.
После захода солнца Уайетт приносит на крышу бутылку коньяка и устраивает совещание, объясняя шаг за шагом, как будет проводиться расчистка шахты. Само собой, он первым войдет в погребальную камеру. Джо будет отвечать за работу генератора: поскольку в погребальной камере темно, нам понадобится переносной источник освещения. Альберто назначается ответственным за фотографирование in situ, прежде чем предметы поднимут наверх.
– Дон, ты будешь со мной, – говорит Уайетт и, не дав Альберто выплеснуть свое возмущение, добавляет: – Дон самая миниатюрная из вас, а учитывая крошечные размеры погребальной камеры, она единственная сможет обойти саркофаг.
Ни у кого из мужчин не хватает духу перечить Уайетту.
Альберто поднимается на ноги и прикуривает сигарету, бросив сгоревшую спичку вниз.
– Мама всегда говорила, что нельзя прикуривать три сигареты от одной спички, – бормочу я себе под нос.
– Очередное суеверие? – спрашивает Уайетт.
– По правде говоря, нет. Это рассказал мамин отец, вернувшийся с войны. Если слишком долго держать зажженную спичку, противник увидит огонь и выстрелит.
Уайетт наливает себе очередную порцию коньяка:
– За знание, которое позволяет нам оставаться в живых!
Я качаю головой:
– Если работа доулой смерти чему и научила меня, так это тому, что мы вообще ничего не знаем о жизни. По крайней мере, до той поры, пока не становится слишком поздно.
– Подтверждение, – отрывисто произносит Уайетт.
– Ну, только оказавшись на пороге смерти, можно понять, что такое жизнь, – заявляю я. – В противном случае у тебя не будет перспективы. Ты искренне веришь, что можешь спокойно отложить телефонный звонок своей матери. Позволяешь давнишней ссоре травить тебе душу. Загибаешь уголок страницы журнала для путешественников и уговариваешь себя, что когда-нибудь съездишь в Стамбул, или на Санторини, или в свой родной город. Убеждаешь себя, что у тебя в запасе еще куча времени, но только до тех пор, когда его вообще не остается. И только тогда ты начинаешь понимать, что самое важное в жизни.
На крыше воцаряется неловкая тишина.
– Ух ты! – первым откликается Джо. – Ты наверняка имеешь бешеный успех на коктейльных вечеринках.
– Что не дает тебе спать по ночам? – спрашиваю я Джо.
– Изменения климата, – хмурится он.
– Ну а что-то более личное? – настаиваю я.
– В принципе, я довольно толстокожий парень…
– Предположим, ты трешь лампу и появившийся оттуда джинн говорит: «Я открою тебе тайну, но только одну». Итак, чего бы тебе хотелось узнать?
– Почему ушел мой отец? – выпаливает Джо.
– Ты не узнаешь этого даже на смертном одре, – спокойно говорю я. – И никогда не узнаешь, если не оглянешься на свою жизнь, чтобы понять.
– Так ты именно поэтому здесь? – прищурившись, спрашивает Альберто.
Я буравлю его взглядом:
– Лично я знаю, почему ушел мой отец. – Я нарочно делаю вид, будто не поняла вопроса. – Его перевели служить в другое место. И он погиб в результате крушения вертолета.
Альберто сердито давит окурок ботинком.
– Возможно, то, что ты знаешь, не так важно, как то, чего ты не знаешь, а? – Альберто бросает на Уайетта ехидный взгляд и начинает спускаться по лестнице.
Джо тоже встает.
– Пожалуй, стоит подумать над тем, что заставило отца исчезнуть и при чем тут я, – бормочет он и уходит.
– Мне следует перед ним извиниться. Надо же быть такой идиоткой! – со стоном говорю я.
Уайетт пожимает плечами:
– На самом деле ты очень умная. Но вот твое чувство такта явно хромает.
– Иногда я забываю, что не все проводят дни и ночи с умирающими.
– И то верно. Некоторые из нас проводят дни и ночи с теми, кто уже умер. – Уайетт по-свойски пихает меня в плечо. – И, кроме того, ты не так уж и не права. Вот почему были созданы «Тексты саркофагов». Какой смысл жить, если не накапливать знания?
Я с удивлением смотрю на Уайетта:
– Смысл жизни определенно в другом. А именно в тех, за кого ты цепляешься. Благодаря кому изменяешься, потому что они твои близкие люди. Нет ни единой гробницы, где не было бы рисунков, отражающих человеческие отношения: отца с его детьми, мужчины с его женами и даже знатного человека с его подданными. То, что ты знаешь, не столь важно, как то, кого ты знаешь. Например, того, кто будет скучать по тебе. И по кому будешь скучать ты.
Уайетт пристально смотрит на меня:
– А кто скучает по тебе? И по кому скучаешь ты?
После памятного разговора в день моего приезда о Мерит речь больше не заходила, и я неожиданно поняла, что отчаянно скучаю по ней. Скучаю так, что болит каждая клеточка тела. Я смотрю на Уайетта, но тут призыв к вечерней молитве накрывает нас полноводной рекой.
Я представляю, как Ра спускается под землю и входит в тело Осириса, словно закутываясь в одеяло.
Я думаю о том, почему я здесь.
Я думаю о всех тех людях, которых держала за руку, когда они прыгали в пропасть неизведанного. Каждый раз я поражалась человеческой смелости. И каждый раз убеждалась, какая я на самом деле трусиха.
– Я скучаю по множеству вещей, – беззаботно произношу я. – Причем в данный момент еда без примеси песка стоит в начале списка.
– Мороженое.
– Кондиционирование воздуха, – смеюсь я.
– Ну, в Египте есть весьма недурные отели. По крайней мере, я о них слышал.
– Я сюда приехала не отдыхать.
– Верно, – замечает Уайетт, заманивая меня в расставленные им силки. – А тогда зачем ты сюда приехала?
Я колеблюсь, но потом отвечаю:
– Кое-что прояснить.
– Что ж, я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, ты уехала из уютного семейного гнездышка с любящими тебя дочерью и мужем, чтобы самой себе что-то доказать.
– Отчасти ты прав, – соглашаюсь я. – Ведь я с раннего детства мечтала быть египтологом, но все просрала.