Книга двух путей - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 59

– Вин… – начинаю я, но она меня перебивает.

– Я все пытаюсь понять, чему меня учит эта болезнь, – медленно говорит она.

– Ты о смерти?

– Нет. О жизни. – Вин проводит рукой по замшевой обивке дивана, слегка взъерошивая ворс. – Выражаясь фигурально, жизнь заставляет нас расти, так? Становиться лучше? Но если суть именно в этом, что собирается сделать со мной смерть?

– Смерть приходит к нам не просто так. Не зря в английском языке слово «умереть» не имеет пассивного залога. Это активный глагол. Ты должен умереть. – Я пожимаю плечами. – Ежедневно рождаются триста шестьдесят тысяч младенцев, а умирают сто пятьдесят тысяч человек. На микроуровне отмирают ороговевшая кожа и клетки мозга, но при этом мы еще живы. Даже когда сердце перестает биться, в клетках достаточно кислорода, который позволяет им еще какое-то время жить после констатации врачом смерти. Жизнь и смерть – это как голова и хвост. Нельзя иметь одно без другого.

– Возможно, чтобы расти и становиться лучше, частица нас должна умереть и освободить место для чего-то нового, – задумчиво произносит Вин. – Вроде разбитого сердца.

Я удивленно поворачиваюсь к Вин. У нее в глазах стоят слезы.

Вин смахивает слезы рукой и смущенно смеется:

– Экстренное сообщение: гораздо труднее пережить смерть того, кого любишь, чем принять свою собственную. Вот и поди разберись!

Я переплетаю свои пальцы с ее и слегка сжимаю:

– Вин, я постараюсь сделать все, чтобы помочь Феликсу пережить горе. Я поддержу его во время похорон, а потом буду навещать. Клянусь, я не оставлю Феликса! Я буду с ним до тех пор, пока не пойму, что он справился.

Вин с удивлением поднимает на меня глаза:

– Что ж, я рада. Но я, собственно, имела в виду Арло.

Своего сына. Который умер.

– Мне бы хотелось услышать о нем. Если, конечно, не возражаешь.

Вин откидывается на диванные подушки, буквально утонув в них.

– Ну что тебе сказать? Он родился восьмимесячным. У него были слабые легкие, и ему пришлось несколько недель провести в отделении интенсивной терапии. И все же он явился в этот мир смеясь. Я знаю, младенцы не умеют смеяться, но он действительно смеялся. Все время смеялся. Когда садился в детской кроватке, когда я купала его, когда пела ему песенки. Хотя, если честно, мне слон на ухо наступил. – На губах Вин появляется бледная улыбка. – Он все время смеялся до тех пор, пока не начал плакать. Мы не понимали, что не так. Как и Арло. Ему было то жарко, то холодно. Лейбл рубашки натирал шею. Учитель был слишком строгим. Дети его не любили. – Вин мнется, но продолжает: – Всегда был виноват кто-то другой. Иногда он просто заползал в чулан и рыдал до тех пор, пока не засыпал. А потом в один из дней он разбил бейсбольной битой все окна в доме. – Вин переводит дух. – Мы отвели его к психологу. Семейная психотерапия по полной программе. У Арло диагностировали вызывающее оппозиционное расстройство. Ты знаешь, что это такое?

Я слышала этот термин раньше применительно к маленькой девочке, которая училась с Мерит в начальной школе. Девочку удочерили, взяв из детского дома на Украине, но ей никак не удавалось ужиться с приемными родителями. Она кусалась, царапалась и плакала.

– Кажется, это связано с неспособностью формировать эмоциональную близость с окружающими, да?

– Да. – Вин нервно сглатывает. – Можешь себе представить, каково мне пришлось?! Арло три недели провел в палате интенсивной терапии, и я навещала его каждый день. Каждый божий день! Никто не любил Арло сильнее, чем я. – Она наклоняется вперед, упершись локтями в колени. – Ничего не работало. Ни система поощрений, ни тайм-ауты, ни даже – мне стыдно в этом признаться – порка. Я стала убеждать себя, что моего мальчика унесли злые феи, временно оставив вместо него… странное существо. Знаю, это нелепо. Но так было легче, чем признаваться в том, что иногда я проклинала тот день, когда Арло появился на свет. Какая мать посмеет в этом признаться и после этого будет называть себя матерью?!

И вот в один прекрасный день наш педиатр посоветовал мне попробовать холдинг-терапию. Метод весьма спорный. Проводились специальные конференции для тренинга родителей с такими особенными детьми, но нам это было не по средствам. Поэтому я читала книги и пыталась все сделать сама. Каждый раз, когда у Арло случался нервный срыв, я или Феликс держали его. Я часами держала его, очень крепко. Терапия заключалась в том, что Арло мог орать, вопить, обзываться, говорить ужасные вещи, но через два часа он должен был посмотреть мне в глаза. Вот и все. И тогда я отпускала его. Это работало. Пока он не вырос, и я уже не могла его удержать. – Лицо Вин вдруг озаряется внутренним светом. – Когда у Арло случались плохие дни, он приходил ко мне. Представляешь? Для него я не была врагом. Мы сражались плечом к плечу. Я стала для Арло безопасным местом. А потом все изменилось. – Вин крепко сжимает сплетенные руки. – Не знаю, когда он впервые это попробовал. И кто ему это дал. В то время это стоило недорого, а под кайфом он был счастлив. – Вин смотрит на меня. – Он снова смеялся. Постоянно.

Я знаю, какими ужасными могут быть последствия различных зависимостей. У меня в хосписе был пациент с наклеенным на тело обезболивающим фентаниловым пластырем, который внук больного, содрав, вымочил в алкоголе, чтобы принять наркотик. И даже сейчас, если в доме умершего клиента я нахожу опиоиды, то уничтожаю их, смешав с кошачьим туалетом или с моющими средствами.

– Итак, я умолила Арло лечь в клинику для наркозависимых. Он лег, и у него случился рецидив. Умер от передозировки за шесть дней до своего шестнадцатилетия. – Вин закрывает лицо руками. – И это моя вина, потому что я не смогла удержать.

– Нет, Вин, ты не можешь винить себя за то, что он оказался в отделении интенсивной терапии, и ты не была для него источником гнева. У тебя нет доказательств. И ты определенно не можешь обвинять себя за то, что не сумела спасти сына.

– Я молилась, чтобы Арло избавился от страданий, – тусклым голосом произносит Вин. – И он избавился. – Вин внезапно встает, слегка покачиваясь. – Хочу кое-что тебе показать.

Вскочив на ноги, я поспешно подхватываю ее. Поднявшись по лестнице, она останавливается перед антикварным письменным столом, чтобы достать из ящика ключ старого образца на желтой ленточке, а затем ведет меня к запертой двери в конце коридора.

Комната маленькая, восьмиугольная – отгороженная часть башенки викторианского дома. Тяжелые бархатные портьеры создают полумрак. Вин подходит к окну и рывком раздвигает портьеры. Пылинки, словно по волшебству, начинают свой причудливый танец в затхлом воздухе. Вин раздвигает портьеры еще на двух окнах, и закупоренное помещение заливает солнечный свет.

Из всей обстановки здесь только табурет и приземистый столик, заляпанный краской. Пустой мольберт.

Вдоль стен сложены штабелем десятки картин, в основном лицевой стороной внутрь; на задниках отчетливо видны отпечатки пальцев, словно призывающие перевернуть холсты. Но некоторые из них смело смотрят мне в глаза.