Книга двух путей - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 21

– Ложная тревога?

Я часто рассказывала эту историю на конференциях и семинарах: первый человек, который умер у меня на глазах, сделал это дважды. И мой рассказ неизменно вызывал смех, хотя ничего смешного здесь не было, вообще ничего смешного. Только представьте себе Аланну, которой пришлось оплакивать мать во второй раз. Представьте себе самую ужасную вещь, которую вам пришлось пережить. А теперь представьте, что вы пережили это снова.

Моя потенциальная клиентка родилась в один день со мной. Не только в тот же месяц и в то же число, но и в тот же год. Я была доулой смерти у клиентов моложе меня и несколько раз – у детей, что было невыразимо печально. Прежде я относилась к таким вещам философски: это не мое время пришло, а их. Но сейчас я смотрю на медицинскую карту новой клиентки и невольно переношу все на себя.

Винифред Морс живет в Ньютонвилле, в маленьком дуплексе, задняя часть которого выходит на зеленые лужайки кампуса юридического факультета Бостонского колледжа. У нее четвертая стадия рака яичников, и, в отличие от большинства моих клиентов, она позвонила мне сама. Обычно ко мне обращаются близкие члены семьи, которые хотят, чтобы я пришла поддержать дорогого им человека, не сообщая ему, в чем состоят мои функции, словно само название «доула смерти» может ускорить смерть. Я отказываюсь от такой работы, поскольку все это выглядит нечестным по отношению ко мне, ведь я нередко вынуждена говорить опекунам умирающих о необходимости подождать, пока сам пациент не посмотрит в лицо смерти и не согласится с тем, что он нуждается в помощи.

Я подъезжаю к ее дому и секунду стою возле двери, закрыв глаза и сделав пару глубоких вдохов, чтобы снять напряжение в плечах и позвоночнике, загнать Брайана в дальний уголок души. Прямо сейчас единственные проблемы, которые я позволю себе иметь, – это проблемы Винифред Морс. Лично о себе я буду волноваться, когда наступит мой черед.

Дверь открывает Феликс – муж Винифред. Рост не меньше шести футов пяти дюймов; сплошные углы и загогулины, словно у богомола. Когда я представляюсь, он улыбается, но его улыбка, лишившись подпитки, сразу увядает.

– Входите, входите, – говорит он.

Я оказываюсь в прихожей, стены которой увешаны картинами в стиле модерн. На одних полотнах расплывчатые розовые пятна, которые, если смотреть под определенным углом, напоминают очертания женской фигуры. На других – сердитые косые полосы, похожие на черные когти животного, которое пытается продраться сквозь холст и вырваться из рамы. А еще есть картина, где сверху донизу методично представлены все оттенки синего, точно перепады настроения моря. И я сразу вспоминаю о своей маме.

В современном искусстве я разбираюсь не слишком хорошо. Знаю только, что оно должно пробуждать эмоции. Но при всем при том я не могу оторвать взгляда от написанного на холсте океана.

– Мне эта картина тоже нравится. – Феликс подходит ко мне: руки в карманах, острые локти. – Вин написала ее, когда была беременна Арло.

Я мысленно архивирую информацию, невольно задаваясь вопросом, где сейчас их сын и как он воспринимает болезнь матери.

– Значит, она художница, – говорю я.

У Феликса дергаются уголки рта.

– Была. На самом деле она перестала писать картины, когда заболела.

– Ну а как насчет вас? – Я трогаю его за руку.

– Какой из меня художник! Не могу даже нарисовать человечка из палочек. Я преподаю вождение. Хотел стать врачом, но недотянул по оценкам. Вот и нашел другой способ спасать человеческие жизни.

Я пытаюсь представить, как Феликс, втиснув свое угловатое тело на пассажирское сиденье автомобиля, терпеливо объясняет ученику, что, прежде чем отъехать от поребрика, нужно включить габаритки.

– Феликс, я имела в виду не вашу работу… Как вы себя чувствуете? Вы едите? Спите?

Он смотрит на меня с удивлением:

– А разве вы не должны спрашивать об этом Вин?

Обычно я беседую с глазу на глаз с тем, кто ухаживает за больным, только после того как познакомлюсь с пациентом. Ведь иногда его близкие замечают то, чего со стороны сразу не видно: например, тремор при попытке взять стакан с водой или повышенную возбудимость по ночам. Они всегда скажут, что у больного бессонница, что он в плохом настроении, что он видит несуществующих людей. Иногда пациент храбрится в моем присутствии и не признается, что ему больно или страшно, но его близкие всегда скажут правду, поскольку, по их мнению, так я смогу получить ответ на вопрос, который они не решаются озвучить при любимом человеке: когда и как это произойдет?

Скорбь от предчувствия неизбежного очень реальная и опустошительная. Она варьирует в широком диапазоне от: «Как же я останусь совершенно один в этом мире?» – до: «Что же я буду делать, если отрубится Интернет, ведь это она всегда звонила в кабельную компанию?»

– Я непременно задам ей эти вопросы. Но в мои обязанности входит проследить за тем, чтобы вы тоже были в порядке. – Ответив Феликсу, я оглядываю прихожую, где среди предметов искусства разбросаны предательские свидетельства болезни: ходунки, пара компрессионных носков, на боковом столике – полученные по рецепту лекарства. – Ведь и вся ваша жизнь теперь подчинена раку.

Феликс на секунду притихает.

– Вся моя жизнь – это ее жизнь. Вы сами увидите. Я еще никогда не встречал такой, как она. Когда я думаю, что ее больше не будет, это просто не укладывается в голове. Я не могу представить никого другого на ее месте. Когда она уйдет, в доме образуется пустота, принявшая очертания Вин, и, боюсь, пустота эта будет бездонной. – Он замолкает, глаза его становятся влажными. – Пойдемте, я вам покажу.

Он ведет меня по кроличьей норе их дома, где гораздо больше поворотов и закоулков, чем можно было бы ожидать в таком маленьком дуплексе. Вин находится в кабинете. За ее спиной, будто крылья орла, простираются книжные полки от пола до потолка. После операции она передвигается еле-еле, но все же передвигается и, шаркая ногами, подходит к книжным полкам поставить на место книгу. Она поворачивается ко мне, и я сразу вижу на ее лице следы, оставленные химиотерапией, облучением и лекарственной терапией. Худые ключицы торчат из выреза футболки. Отросшие волосы, мягкие и невесомые, напоминают утиный пух. Живот раздут от скопившейся там жидкости.

– Вы, наверное, Дон, – говорит Вин, протягивая мне руку.

Несмотря на столь жалкое состояние, она сохранила шарм и притягательную энергию. Что волей-неволей приковывает внимание. На темной коже выделяются чарующие золотистые глаза. Нетрудно представить, насколько неотразимой была эта женщина до болезни. У Феликса не имелось ни единого шанса.

– Винифред, я действительно очень рада с вами познакомиться, – говорю я от чистого сердца.

Одна из причин, почему я люблю свою работу, – это люди, с которыми я встречаюсь. В сущности, я люблю каждого из них. Но именно поэтому мне крайне важно узнать их поближе, прежде чем они уйдут.