Окно - читать онлайн книгу. Автор: Амелия Бранскилл cтр.№ 54

– А я люблю секущиеся кончики, – тут же ответила Сара. – Просто обожаю. А ты как думала, почему я не стригусь?

Мама Сары вздохнула и налила себе еще воды. Некоторое время мы сосредоточенно жевали. Я гоняла туда-сюда еду по тарелке. Съев совсем чуть-чуть, я отложила вилку и принялась изучать картины на стене у меня за спиной. Кто-то в этой семье явно был большим поклонником уединенных сельских пейзажей, особенно если на переднем плане на них были грустного вида лошади.

Мама Сары заметила, что я их рассматриваю.

– Мой дядя нарисовал, – сообщила она.

– Очень красивые, – вежливо ответила я.

– У него когда-то было ранчо на севере. Ему так нравились эти лошади.

Похоже, папа Сары догадался, что разговоры о лошадях не вызывают у меня особого энтузиазма, потому что он вмешался, обращаясь ко всем сразу:

– Кстати о лошадях, вы не слышали, что кто-то снова пытался сжечь тот старый амбар? Который на участке Килманов?

Я услышала об этом впервые, но в этой новости не было ничего удивительного. Оба Килмана переехали в дом престарелых несколько лет назад, и с тех пор постройки на их земле, которую их дети, похоже, не собирались ни продавать, ни использовать, стали легкой мишенью для местных хулиганов.

– «Пытался»? – спросила Сара, подняв бровь. – У них ничего не вышло? Амбар же полностью деревянный, а дождя не было уже целую вечность. Он должен был вспыхнуть, как спичка.

– Думаю, соседи заметили и смогли вызвать пожарных прежде, чем все зашло слишком далеко.

– Им стоило бы просто его снести, – провозгласила Сара, взмахнув вилкой. – Все равно он разваливается.

– Может, это память для них, – сказала ее мама. – По-моему, его построил дедушка миссис Килман. К тому же не следует сносить его просто из-за того, что у нас в городе слишком много мужчин, которые любят играть с огнем.

– Или женщин, – добавила Сара. – Знаешь, это ведь может быть и женщина.

– Теоретически да, но готова поспорить, что это мужчина. Обычно так и бывает. В огне есть что-то очень мужское. В поджогах и в любом другом таком вандализме. Женщины подобным не занимаются.

– Это сексизм, – сказала Сара.

– Нет, это не сексизм. Я же говорю про женщин что-то хорошее.

– Хорошие слова тоже могут быть сексистскими, – возразила Сара.

Мама не обратила на нее внимания.

– Я лишь хочу сказать, что вандализм – это бессмысленно. Что-то поджигать, разбивать окна, ломать вещи, корябать надписи на стенах – этим всегда мужчины занимаются.

– Не всегда, – сказала Сара.

– Это правда, – вставил ее папа. – Особенно начет надписей. Прошлой осенью какую-то девочку из вашей школы поймали за этим занятием.

Сара нахмурилась:

– Я вроде бы ничего такого не слышала. – Она повернулась ко мне. – А ты?

Я покачала головой.

– Ну нельзя сказать, что ее застали на месте преступления, – сказал папа Сары, – но тот учитель был почти на сто процентов уверен, кто виноват. – Немного помолчав, он рассмеялся. – Конечно, можно придумать более интересное объяснение того, что могло понадобиться девочке в мужском туалете, но, похоже, она была там одна, и когда она вышла оттуда, чернила еще не высохли.

Чернила еще не высохли. Туалет для мальчиков. У меня в голове словно что-то щелкнуло.

– Это ужасно. Он сообщил об этом? Ее отстранили от занятий? – спросила мама Сары, неодобрительно покачав головой с идеально уложенными волосами.

– Отстранили? – Он помолчал. – Ох, не знаю, – произнес он и снова переключился на еду. Стало заметно, что он вдруг ссутулился. – Мы не… Я в последнее время был очень занят. Поэтому не общался ни с кем из школы.

Щелчки продолжались, становясь все громче. Чернила. Девочка. Туалет. «Шлюха».

– Джесс!

Не знаю, кто это сказал, не знаю, в который раз. Моргнув, я обнаружила, что неподвижно застыла со стаканом в руке, который так и не донесла до рта. Все трое смотрели на меня встревоженно и растерянно.

– Ты в порядке? – спросила Сара.

Я медленно и осторожно поставила стакан на стол.

– Простите, – сказала я, отодвигая стул. – Мне нехорошо.

– Мы можем чем-то тебе помочь? – спросила мама Сары. – Тебе принести обезболивающее? Или средство от изжоги?

– Нет. Кажется, мне нужно домой. Мне нужно домой прямо сейчас.

Когда мы приехали ко мне домой, я предоставила Саре объяснять родителям, почему я вернулась так рано, а сама проскользнула мимо них. Они смотрели на меня встревоженно и озабоченно. Торопливо поднимаясь по лестнице, я услышала, как мама высказала предположение насчет пищевого отравления и мигрени.

– Не уверена, – услышала я слова Сары. – Казалось, с ней все нормально, а потом она вдруг стала сама не своя.

– Дорогая, в ванной есть лекарство от мигрени, если тебе нужно, – крикнула мама снизу.

Я остановилась, оглянулась и кивнула ей, а потом двинулась дальше. Мигрень – такая же хорошая отговорка, как и любая другая. К тому же мигрень означает, что меня оставят в покое и не будут трогать какое-то время.

Поднявшись по лестнице, я не пошла ни в ванную, ни к себе. Вместо этого я свернула в комнату Анны. Я вытащила ее рюкзак, положила его на кровать, пересмотрела все ее тетрадки и нашла нужную. Пролистав ее, я нашла то, что искала. Переписку Анны и Лили. Я рассматривала почерк Лили. Особенно фразу, которую она написала большими буквами: «ТАКОЙ МИЛАШКА».

Я внимательно всмотрелась в почерк. Мне казалось, что я права, но прошло уже некоторое время, и мне нужно было убедиться. Убедиться, что я опять не пошла по неверному пути. Не истолковала факты на свой лад. Взяв под мышку тетрадку Анны, я вышла из комнаты, выключила свет и оставила дверь приоткрытой. Потом я вернулась в свою комнату. Закрыла дверь. Открыла окно.

Не думай об этом, сказала я себе, перекидывая через край окна сначала одну ногу, а затем другую. Этого на самом деле не было. Это случилось не здесь. И тогда я прыгнула вниз. Приземлилась и пустилась бежать.

* * *

Я вошла в школьный коридор, освещенный, но пустой.

Из спортзала послышались радостные выкрики, а затем топот ног, словно неслось целое стадо. На этот раз я не стала стучаться, прежде чем войти в туалет. На этот раз мне было наплевать, если я спугну какого-нибудь парня, которому придется второпях застегивать ширинку, и мне было все равно, что кто-то может увидеть меня.