Нетленный прах - читать онлайн книгу. Автор: Хуан Габриэль Васкес cтр.№ 96

Ансола подождал рукоплесканий, и они последовали.

– Ничего подобного! – вскричал Родригес. – Извратить – это значит удалить нечто из материалов дела или злонамеренно изменить что-то. Здесь же – всего лишь некое сгущение. Следователь может, излагая факты, вместо одних слов употребить другие.

– Да неужели может? – с сарказмом осведомился Ансола.

– Разумеется, может! Следователь ничего не извратил, потому что его слова не взяты в кавычки.

– Это не единичный случай, – продолжал Ансола. – Имеются и иные многочисленные искажения.

– Приведите пример!

– Некто Алехандрино Робайо также в тот вечер находился в плотницкой. В протоколе допроса он перечисляет лиц, которые его сопровождали, и среди них – некоего Селестино Кастильо. Но прочтите Заключение, сеньор секретарь. Прочтите-прочтите. Имя его спутника там не значится, а вместо этого мы видим: «Товарищ, с которым он был в это время…» Имя Кастильо исчезло. Почему же? Да потому, что это имя носит один из подчиненных Саломона Корреаля!

– Сеньор секретарь, – взмахнул рукой Родригес. – Будьте добры, скажите нам, заключен ли в кавычки указанный фрагмент текста.

– Кавычек нет, – ответил тот.

– Нет кавычек – нет извращения смысла, – сказал Родригес.

Ансола обернулся к залу:

– Я ему говорю об истине, а он мне – про кавычки!

Публика повскакала на ноги. Поднялся оглушительный крик, но, перекрывая брань и угрозы, донесся до Ансолы и чей-то голос, который назвал его по имени и сказал: «Спокойней! Народ готов его защищать!» Окрыленный этими словами, он заговорил громче:

– Я заявляю, что следователь Родригес – укрыватель!

Люди вскочили со своих мест, воздели кулаки, завопили. Ансола понял, что в этот самый миг и на этом самом месте способен поднять мятеж, и еще то, что, наверное, чувствовал генерал Урибе, произнося свои речи – власть над толпой и грозную возможность власть эту использовать. Полицейские выстроились перед местами для публики, чтобы поддержать порядок в зале, и сторонники Ансолы расценили это как угрозу. «Пусть попробуют! – раздались крики. – Пусть только попробуют выстрелить – увидят, что народ умеет защищаться!» Судья попытался возвысить голос, но его призыв «К порядку!» был заглушен хором голосов и стуком кулаков по деревянным перилам. «Смерть убийцам!» «Смерть Акосте!» – доносилось с другой стороны. А судья продолжал потрясать колокольчиком и выкрикивать: «Заседание закрыто! Заседание закрыто!»

– Был объявлен перерыв, – продолжал Карбальо. – Но уже всем было ясно, как настроены люди. И то, что произошло в первый день, стало повторяться и в последующие. Ор и крик. Протесты. Рукоплескания. Зал, разделившийся на сторонников и противников. Атмосфера, близкая к взрыву… И Ансола, дающий свои показания. И потом, когда он начал представлять своих свидетелей, страсти не улеглись.

– Он вызвал своих свидетелей? Но так не бывает на процессах, Карлос.

– Да знаю я. Чуть не забыл, что вы же у нас тоже адвокат. А вот и бывает, если судья даст разрешение. Вот тут у меня номер параграфа, разрешающего судье руководить прениями сторон по своему усмотрению. Не знаю, как сейчас, а в ту пору такое допускалось. И Ансола был не кто попало, потому что написал книгу, потому что объявил о своих тридцати шести свидетелях и потому что привлек на свою сторону прессу – ну, или казалось, что привлек. Так что ему позволили привести свидетелей и говорить с ними – допрашивать, хоть он и не был представителем ни одной из сторон. Случай был исключительный, как, впрочем, и всё на этом процессе, а кроме того, народные волнения никому были не нужны. И Ансола привел двух надзирателей из тюрьмы «Паноптико», которые рассказали, в каких привилегированных условиях содержались убийцы, и о том, что у них были контакты с Саломоном Корреалем. И один поведал, что как-то раз к Галарсе пришла мать и, думая, что надзиратель не видит, протянула сыну какую-то бумажку, а тот сунул ее в башмак. После ухода надзиратель потребовал показать записку.

– И что же в ней было? – спросил судья.

– Там было написано следующее: «Поговорил с доктором, и он мне сказал, что на улице все хорошо. Только помните оба, что не вы двое отвечаете за все. Не дайте обдурить себя и все свалить на вас».

– От таких разоблачений в зале каждый раз поднимался крик, – сказал Карбальо. – Ансола же продолжал допрашивать своих свидетелей, заставляя их перед судом и под присягой повторять все то, о чем с их слов было написано в его книге. Но очень быстро понял, что сколько бы ни было страниц в «Кто они?», этого не хватит, чтобы убедить судей.

Адела Гаравито сказала, что в день покушения видела у дома генерала Урибе Саломона Корреаля, но его секретарь Адольфо Кельяр заявил, что его шеф все утро был у себя в кабинете, и публика наградила его восторженными аплодисментами. Ана Бельтран, назвавшаяся матерью одной из дочерей Карвахаля, рассказала о сходке в плотницкой мастерской Галарсы, где говорили про убийство генерала Урибе; судья вслед за тем заставил ее признаться, что у свидетельницы есть еще одна дочь от другого мужчины, что вызвало смех у публики и колдовским образом лишило ее показания всякой ценности. Некто Вильяр, отбывающий срок в «Паноптико», заявил, что Ансола пообещал ему вознаграждение, если он будет свидетельствовать в его пользу, после чего добавил, что подкуплены и все остальные свидетели: «Я почти уверен в этом, хотя и не могу доказать». Доказывать ему ничего и не пришлось: зал заревел, что все это фарс. Клеветал Вильяр, но публика громогласно обвиняла в клевете Ансолу.

– Самое же скверное, – сказал Карбальо, – что вообще все это было ни к чему. Трое членов суда имели одну-единственную обязанность – осудить Галарсу и Карвахаля. Закон был ясен: судили тех, кто был поименован в обвинительном заключении. И никого больше. Так что судьи и не могли принять никакого решения в отношении людей, перечисленных в книге Ансолы: для этого надо было начинать другой процесс. Происходящее в «Салон-де-Градос» было уступкой общественному мнению: Ансола хорошо знал это и уже начал с этим смиряться. Перед ним стояла одна задача – показать, что Корреаль, Акоста и иезуиты тоже ответственны за это преступление, и потом дождаться, когда это самое общественное мнение доделает все остальное. Больше он ничего сделать не мог. И пошел вперед. И начал платить назначенную за это цену.

– То есть?

– Пойдемте со мной, Васкес, – и Карбальо повел меня по галерее, окаймлявшей старый монастырь. С середины двора доносился до нас неумолчный шорох фонтана, между ним и нами росли розовые кусты: словом, сказочное место, где, как и положено в сказках, происходило столько ужасов. Мы оказались перед какой-то дверью, и Карбальо сказал: – Это помещение для свидетелей. Здесь, где никто не может поговорить с ними, они ждут вызова в зал заседаний. Вы знаете, что здесь случилось? – задал он риторический вопрос: разумеется, я ничего не знал и, разумеется, ждал, когда он расскажет. – А случилось здесь такое, что поначалу выглядело всего лишь скандалом, но потом возымело для Ансолы катастрофические последствия. После шести или семи – точно не помню – заседаний он пришел в суд раньше, чем обычно, потому что хотел кое с кем переговорить до начала слушаний: с журналистами, сочувствовавшими ему, с неким капитаном, который не был, но мог бы стать свидетелем. Однако полицейский офицер его не пропустил.