1947 - читать онлайн книгу. Автор: Элисабет Осбринк cтр.№ 13

В дневнике президента Трумэна не упомянут ни Липпман, ни его критика.

Нью-Йорк

Девятнадцатого апреля Симона де Бовуар обедает с Марселем Дюшаном. А затем идет на вечеринку, устроенную в ее честь. Там присутствуют Ле Корбюзье, Курт Вайль и Чарли Чаплин.

Вашингтон

Рафаэль Лемкин никогда не забудет тот день, когда услышал речь Уинстона Черчилля. Он выступал по радио, через два месяца после внезапного нападения Гитлера на Советский Союз в июне 1941 года, и говорил о том, что, собственно, происходило под прикрытием сказочно звучащего кодового наименования «операция „Барбаросса“».

«Агрессор… отвечает ужаснейшими жестокостями. По мере продвижения его армий целые районы были уничтожены. Германские полицейские подразделения тысячами — буквально тысячами — хладнокровно убивали русских патриотов, которые защищают свою родную землю. Никогда со времен нашествия монголов на Европу в XVI веке не бывало даже приблизительно столь масштабного, методичного, беспощадного истребления. <…> Мы — свидетели преступления, которому нет названия».

Эти слова запали в память. Юрист, специалист по международному праву Рафаэль Лемкин бежал из оккупированной нацистами Польши, жил в эмиграции. Он размышлял о преступлении, которому нет названия. И решил дать ему имя.

В США Лемкин приехал за несколько месяцев до выступления Черчилля. Мало-помалу он приобрел известность, особенно благодаря книге «Правление государств „Оси“ в оккупированной Европе» (Axis Rule in Occupied Europe), опубликованной в ноябре 1944 года; в ней он анализирует преступление, которое назвал геноцидом, и дает ему определение.

После войны, получив работу в Пентагоне, Рафаэль Лемкин занимался проверкой официальных распоряжений нацистов и приказов, связанных с преследованием и убийством евреев в оккупированных странах. Но он хотел большего, хотел изменить мир.

Честно говоря, все это правда, но вместе с тем и ложь. Ни одну человеческую жизнь невозможно свести к единичным фразам. Фрагменты переписки Лемкина, его заметки и незаконченная автобиография позволяют увидеть и другие стороны личности Рафаэля Лемкина. Следы горечи и тоски по любви. Теплую, счастливую близость к матери, воспоминания о детстве, когда он обнимал березы и ездил верхом без седла, чувствовал глубокое единение со всем живым. Есть и глубокая незаживающая рана — от известия, что мать убита в Треблинке. Витают здесь и взаимоотношения с женщинами, стремящимися позаботиться о нем, и нежность, какую он пробуждает. Неясность вокруг его чувств. Куда ведет его страсть? Секреты, ненаписанные дневники. Добровольное одиночество, в которое он погружен, отчаяние, которым он дышит. И то, чем будет отмечен остаток его жизни: одержимость сделать геноцид международно признанным преступлением.

Чтобы приблизиться к власти, способной изменить мир, он связался с одним из судей Верховного суда США, Робертом Х. Джексоном. Послал ему статьи о своей работе и предложил взять в библиотеке Верховного суда свою книгу. Роберт Х. Джексон ее прочитал. И когда затем президент Трумэн назначил Джексона главным обвинителем на первом Нюрнбергском процессе, мысли и слова Лемкина просочились в эту работу.

Исподволь, но целенаправленно Рафаэль Лемкин приближался к центру круга юристов, работавших над подготовкой процесса. Требовались новые законы. Прежде не существовало преступлений, равных по жестокости и насилию тем, что произошли недавно. Возникли два новых международных преступления — преступление против человечности и преступление против мира.

Через Роберта Х. Джексона Лемкина приглашают участвовать в подготовительной работе, но, по сути, без должности как таковой. Он встречал друзей, но и недругов тоже. В списке участников рабочей группы его имя вписано карандашом, а не чернилами. Ему даже персонального телефона не выделили. Часть коллег считала его неотесанным, он-де шокировал окружающих, хвастаясь своей книгой. Тем не менее он оставил след. По его упорному настоянию в обвинительное заключение по делу Германа Геринга, Иоахима фон Риббентропа, Ханса Франка и других нацистских лидеров включили понятие геноцида. И на слушаниях Международного военного трибунала, первого большого процесса в Нюрнберге, в зале суда впервые прозвучало слово геноцид. Британский обвинитель даже прямо процитировал книгу Лемкина в ходе одного из допросов.

Сам Лемкин обретался наполовину на свету, наполовину в тени. Пока шел процесс, он искал информацию о том, что случилось с его родителями и остальными членами семьи. И при этом выяснил, что американская администрация в Германии ежедневно выпускала на свободу 500 эсэсовцев по той простой причине, что не имела средств на их содержание. Не сохраняла ни фотографий, ни отпечатков пальцев. От тревоги и печали его мучила бессонница.

Небритый, нестриженый, неухоженный бродил Лемкин по коридорам нюрнбергского «Гранд-отеля», где жили американские юристы. Несчастная добрая душа, тьма, желавшая сделать мир светлее. Коллеги симпатизировали ему, но терпели с трудом.

Лемкин даже просил одного из обвинителей повлиять на председателя суда, чтобы понятие геноцида было записано в приговор нюрнбергского суда:

«Нельзя же до бесконечности твердить миру: не убивайте членов национальных, расовых или религиозных групп, не стерилизуйте их, не принуждайте к абортам, не крадите у них детей, не заставляйте их женщин вынашивать детей для вашей страны, и так далее. Необходимо сейчас, при этой уникальной возможности сказать миру: не занимайтесь геноцидом».

Когда оглашали приговор, Рафаэль Лемкин лежал больной в Париже. Несколько лет — война, мир, убийство миллионов людей и судебный процесс — минуло с тех пор, как он слышал речь Уинстона Черчилля, упомянувшего о преступлении, которому нет названия. А сейчас слушал радиопередачу из Нюрнберга и, пока приговор не был дочитан до конца, еще надеялся. Но о геноциде не прозвучало ни слова, ни единого слова.

Мальмё

Пер Энгдаль собирает силы. Паутина, линии знакомств, передача импульсов.

Шведской тайной полиции известно, что еще в 1945 году Энгдаль завязывает контакт с остатками нацистских и фашистских ячеек в Европе. Известно ей и то, что сейчас он сотрудничает со шведским финансистом Карлом-Эрнфридом Карлбергом. Этот Карлберг владеет в Стокгольме издательством, которое, в частности, переводило и выпускало книги Адольфа Гитлера и Йозефа Геббельса, а также опубликовало «Протоколы сионских мудрецов». В годы войны Карлберг собирал информацию и анонсировал выпуск двухтомного «шведского еврейского календаря», поименного списка всех шведских евреев и их жен, а кроме того, отвечал за шведское издание пропагандистской газеты вермахта «Сигнал».

Карл-Эрнфрид Карлберг твердо и непоколебимо привержен нацизму. Накануне пятидесятилетия Гитлера он собирал деньги на подарок фюреру. В 1939-м, узнав о покушении на фюрера ^[29], он лично послал ему телеграмму с пожеланиями здоровья.