1947 - читать онлайн книгу. Автор: Элисабет Осбринк cтр.№ 11

В 1919 году он покупает газету «Дирборн индепендент», которая затем публикует целый ряд юдофобских статей. Они собраны в книге «The International Jew — the Worlds Foremost Problem» ^[21] вкупе с «Протоколами сионских мудрецов», а один из восторженных читателей зовется Бальдур фон Ширах, впоследствии руководитель гитлерюгенда. «Важнейшая книга» в его юдофобском развитии, как он говорит, давая показания на Нюрнбергском процессе. Другой читатель, который тоже весьма впечатлен, зовется Адольф Гитлер, и Генри Форд — единственный американец, упомянутый по имени в «Майн кампф».

Разумеется, в 1927 году Генри Форд публично приносит извинения и признает, что «Протоколы сионских мудрецов» основаны на лжи и фальсификации, однако в 1938-м принимает высший нацистский орден, какой только может получить не немец: орден Германского орла вкупе с личным поздравлением Адольфа Гитлера, в мюнхенском кабинете которого, кстати, висит портрет Генри Форда.

И вот он скончался. Бывает и так.

Дели

Лорд Маунтбеттен, последний вице-король Индии, обсуждает будущее страны с тремя мужчинами, которые с трудом терпят друг друга. Лорд предпочитает Джавахарлала Неру, одного из лидеров партии «Индийский национальный конгресс». А вот в Мохандасе Ганди, представителе той же партии, видит этакого полуголого факира, непостижимую загадку духовности и считает Божией милостью, когда их встречи происходят по понедельникам, ведь в этот день недели Ганди дал обет не говорить. Третий участник, Мухаммед Али Джинна, лидер Всеиндийской мусульманской лиги, well ^[22], он психопат, по мнению Дикки, до того холодный, что, находясь с ним в одной комнате, просто коченеешь. Все трое индийских лидеров — юристы, вполне энглизированные, высокообразованные и отчасти воспитанные в Великобритании.

Могли бы они быть друзьями или хотя бы союзниками при всей своей взаимной неприязни? Могли бы держаться с вице-королем Дикки по-другому — и тогда бы удалось избежать кровавой бани раздела? Но Дикки торопится, а эти трое соперничают во власти и влиянии.

Мухаммед Али Джинна — политический лидер мусульман империи — ест свинину, пьет виски и в мечеть ходит редко. Джинна не выносит, что Ганди насаждает духовность в политике, — «преступно смешивать религию с политикой, как делает он», — и убежден, что религия порождает шовинизм и среди индусов, и среди мусульман. Поэтому он отказывается одухотворять Ганди, титулуя его махатмой, великой душой. Вполне сгодится и мистер, и этого Ганди ему простить не может. Раньше Джинна стремился объединить Национальный конгресс, где доминируют индуисты, и Мусульманскую лигу, но рост насилия заставил его все активнее выступать за различение, не только между политическими партиями, но и между их избирателями. Теперь ему необходимо отдельное мусульманское государство.

Но Ганди категорически против «вивисекции», как он это именует. Лучше объединение с мусульманином Джинной в руководстве, только не резать на куски тело Матери Индии. Джавахарлал Неру не может принять позицию Ганди, хотя поначалу тоже против раздела. Но насилие раздирает страну изнутри, и он меняет позицию. Мусульмане и индусы топят друг друга, жгут дома и дырявят друг другу черепа, а затем наблюдают, как оба истекают кровью.

Уже упоминалось, что Дикки больше всего симпатизирует Неру. Они оба согласны, что старик Ганди не контролирует ситуацию, слишком занят, разъезжая по стране и своим присутствием проливая бальзам на открытые раны. Согласны они и в том, что Джинне самое место где-нибудь еще — пусть забирает свой убогий Пакистан и будет доволен.

Десятого апреля лорд Маунтбеттен собирает своих сотрудников и сообщает, что справедливое решение найдено. Важно, чтобы ответственность за него легла на индийский народ, а тем самым избежать обвинений по адресу Великобритании. By the way ^[23], Пенджаб и Бенгалию придется разделить.

Вот так трехсотпятидесятилетняя колония Великобритании распадается на три части — Бангладеш ^[24] и Пакистан как географически невозможное единство, в тысячах километров друг от друга, между ними целый континент — Индия. Так распадаются народ, селения, дома, семьи. Так распадается жизнь, оборачиваясь поджогами и уничтоженными рисовыми чеками, скитаниями и бегством, тысячами непогребенных тел вдоль железных дорог. Так распадается все.

Берлин

Состояние между уже-не-войной и миром. Огромный хаос.

Во время подготовки семнадцатого номера «Дер руф» журнал запрещают. Власти американской зоны устали от бесконечного цензурирования, лучше уж сразу его закрыть.

Редактор Ханс Вернер Рихтер и все его сотрудники побывали в американском плену, но не придерживаются образа мыслей держав-победительниц. Им хочется видеть между восточной и западной зонами связующие звенья, а не все бóльшие различия, они мечтают о социализме, который станет мостом между Советским Союзом и западными державами.

Вокруг них в передовых статьях, заметках и общественных дискуссиях звучат голоса, твердящие о спасении немецкого духа — der Geist — от нацизма. Одно не имеет касательства к другому, говорят они, все это злонамеренное непонимание. Немецкий дух в основе своей высококультурен и богат, он был заложником мерзкого нацизма.

Кружок молодых писателей, куда входит Ханс Вернер Рихтер, голодает, как и все, не имеет ни работы, ни положения в обществе, но все они готовы создавать новый немецкий язык, без лжи. Они отвергают идею коллективной вины, а равно не терпят и фальшивую кротость, которая все больше охватывает Германию, сравнивают ее со слизью слизняков.

Писатель Томас Манн тоже замечает, что на прежней его родине делаются попытки прикрыть насилие последних четырнадцати лет идеей о благородстве и доброте немецкой культуры. Книга, которую он недавно закончил, повествует о композиторе, который заключает сделку с дьяволом, чтобы достигнуть огромных, новых художественных высот и успеха, но взамен должен отдать способность к любви. Роман рождается из понимания, что буржуазная культура, в которой Томас Манн жил и любил, содержала зародыш нацизма. Идея дурмана сплавляется с идеей антиразума, пишет он. Результат — плачевная судьба Германии.

Джура ^[25]

Холодный и ясный апрельский день, часы отбивают тринадцать ударов. Эрик Артур Блэр сходит на берег шотландского острова Джура вместе с трехлетним приемным сыном Ричардом, вот и всё. Эйлин Блэр, его жена, умерла во время тривиальной операции, совершенно заурядного хирургического вмешательства, меньше чем через год после того, как они усыновили мальчика. Отец и сын остались одни.