Прибытие Третьего крестового похода в Киликию и на территорию Антиохийского княжества ознаменовало для армян начало новой эры, и на какое-то время отряды мусульман и имперских войск перестали совершать набеги на владения Левона. И неверные, и Константинополь следили за событиями, и мусульмане, как и греки, готовились отреагировать на новые обстоятельства, которых не могли еще ясно очертить, но понимали, что это станет для них суровым испытанием. Вскоре должно было возникнуть новое латинское королевство, но не отвоеванное у неверных, а на отнятой у империи одной из ее провинций. Весной 1191 года король Англии Ричард, плывший из Сицилии со своим флотом, был вынужден из-за ненастья высадиться на Кипре, где князь из рода Комнинов по имени Исаак правил как независимый государь. Этот грек был тираном для собственных подданных и варваром для чужеземцев. Узнав о крушении английских кораблей, он бросился в Лимасол в надежде силой или хитростью захватить Беренгарию Наваррскую, невесту короля Ричарда, и его сестру Джоанну Сицилийскую, чей корабль штормом выбросило на берег. Однако корабль снялся с берега и вновь присоединился к английскому флоту. Ричард, придя в ярость из-за такого оскорбления, высадился в Лимасоле и за несколько недель овладел всем островом, причем захватил в плен и самого деспота Исаака с его семьей и всеми богатствами. Затем английский король вновь поднял паруса, чтобы плыть в Святую землю, а первым королем Кипра оставил Ги де Лузиньяна. На этот раз обстоятельства складывались благоприятно для латинян. Ричарду нечего было опасаться императоров, которые становились все слабее и которым десять лет спустя пришлось искать безопасного убежища для своей короны в Никее. Кроме того, Кипр был гнездом пиратов и шпионов, и Исаак в своей ненависти к латинянам не упускал ни единой возможности ухудшить их отношения с Саладином и другими мусульманскими правителями. Его падение могло только способствовать целям европейцев.
Вмешательство латинских христиан в восточные дела во время Первого и Второго крестовых походов и экспедиции Фридриха в Византию чрезвычайно возмутило греков, и Константинополь колебался, не будет ли лучше объединиться с сарацинами и тюрками и выгнать из Азии католиков, которые рекою хлынули из Западной Европы для завоевания святых мест. Императоры полагали, что вторжение мусульман в их провинции означает лишь временную оккупацию имперских владений, а вот завоевания крестоносцев, опасались они, могут отнять их навечно, и Третий крестовый поход по главе с императором и двумя королями обещал оказаться куда более опасным, чем два предыдущих.
Если бы греки присоединились к крестоносцам и вступили в борьбу с честолюбивыми вождями мусульман, несомненно, вторжение тюрок ограничилось бы восточными провинциями того, что сегодня входит в состав азиатской Турции, христианские государства в Сирии и Новой Армении сохранились бы, а Константинополь, вероятно, никогда не попал бы в руки врагов западной цивилизации. Но фанатизм и нетерпимость православных греков, гордость их императоров, их династическая и религиозная ненависть ослепили византийский двор, и своими интригами греки не только сами шли к погибели, но и поставили под серьезную угрозу весь цивилизованный мир.
Левон осознал, что больше не может проводить свободную политику своих предшественников и балансировать между греками и крестоносцами. Его стремление стать царем заставляло его принять одну из сторон, но главная трудность состояла в религиозной вере его народа, отличавшейся и от византийского обряда, и от римского. Поэтому, если Левон хотел получить корону и таким образом закрепить независимость своего народа, он должен был сблизиться с одной из этих церквей.
Тогда Левон вступил в одновременные переговоры с римским папой и Византией. Однако греческое православное духовенство показало, что не готово идти на уступки. Религиозные разногласия между армянами и греками уходили корнями еще в ранние века христианства. В Великой Армении они часто бывали весьма ожесточенными, и обе столицы, Константинополь и Сис, хранили болезненные воспоминания. Армянский народ ненавидел греков за их притеснения и жестокость, за вероломство и нетерпимость, с которой они всегда встречали любые инициативы правителей-Багратидов. Вследствие этого переговоры, начатые по просьбе Левона, имели совсем небольшие шансы на успех.
Святой Нерсес (армянская иконография 1511 г.)
Однако барон решил, что его интересы лежат скорее в направлении Византии, чем западных держав, которые, в конце концов, находятся за тридевять земель и усилиям которых только что был положен предел из-за вступления в борьбу султана Саладина.
Греческая империя по-прежнему пользовалась значительным престижем, несмотря на тогдашний упадок. Если бы Левон получил корону от василевса, он бы связал судьбу Армении с судьбой Константинополя и, заключив союз с державой, которую по-прежнему считал великой, возможно, когда-нибудь получил бы возможность возродить Великую Армению и образовать государство, протянувшееся от Александтреттского залива до Каспийского моря, способное оградить Византию от всякого мусульманского вторжения. Правда, прямо в центре Малой Азии находился Конийский султанат, но сельджуки, попав между греками и армянами, обязательно должны были пасть, и царство
Новой Армении стало бы бастионом православного мира. Эта мечта разбилась из-за провала переговоров посланных в Константинополь епископов, провала, который легко можно было предвидеть.
«Меня просят, – писал католикос Нерсес Михаилу Сирийцу, – признать две природы в Иисусе Христе и почитать четвертый собор, отмечать Рождество Иисуса Христа 25 декабря, служить с квасным хлебом и водой и не говорить слов „Бог“, „Святой“, „Который был распят“. На таких условиях нам обещают [император Мануил и греки] великие благодеяния».
После таких требований византийского духовенства Левон обратился к Западу, но при этом следовал совершенно иной политической линии ради будущего Новой Армении, полностью противоположной линии альянса с греками. Греческие императоры в своей враждебности к крестоносцам вели себя столь вероломно по отношении к Западу, что вскоре латинянам пришлось бы оккупировать сам Константинополь, чтобы положить конец греческим интригам. Обратившись к Риму, Левон разделил цели европейских государей, отождествил себя с их действиями и связал свою судьбу с их судьбой на Востоке. Это было важное решение, но барон стремился стать царем, и латиняне льстили его надеждам, поэтому он упорно вел переговоры с папой и королями крестоносцев.
Рим, в свою очередь, наверняка с глубочайшим удовлетворением взирал на то, что на Востоке складывается местное царство на основе католической культуры и религии. Новое государство предоставило бы крестоносцам надежный плацдарм и облегчило бы усиление княжеств в Сирии и Палестине. Казалось, что им суждено простоять вечно и постепенно включить в свои владения всю Западную Азию и таким образом защитить Европу от мусульманского нашествия. Что же касается Византийской империи, то папа не обманулся в своей прозорливости, и западные монархи тоже не питали никаких иллюзий относительно ее судьбы. Они знали, что Византия потеряна безвозвратно, и ждали, что ее сменит католическое государство, способное охранять Босфор, следить за ним и не давать мусульманам проникнуть в Европу с этой стороны. Завоевание Испании и Сицилии сарацинами, их рывок к самому сердцу Франции стали серьезным предупреждением для христиан-католиков, и они приветствовали любую помощь своим военным усилиям на Востоке. Таким образом, амбиции Левона встретили благосклонную реакцию не только престола святого Петра, но всех европейских дворов. Тем не менее было важно, чтобы Рим не предъявлял слишком больших требований по реформированию армянского обряда, поскольку народ был очень предан своему древнему богослужению и обычаям и лишь с большим трудом отказался бы от традиций предков. Духовенство цеплялось за свои привилегии, а часть знати косо смотрела не только на любой отказ от разделения церквей, которое дало народу национальную значимость, но и на становление царской власти, идущей на смену прежним сеньориально-вассальным связям, с которыми они часто вовсе не считались.