Мануил Комнин не мог примириться с разграблением Кипра и приготовился отомстить крестоносцам и Торосу. Он лично с 50 тысячами воинов вторгся в Киликию в 1158 году, и византийцы захватили Аназарб, Тил-Хамдун, Таре и замок Ламос. Видя, что он не в силах защитить свое царство, Торос удалился в Тавр за стены замка Даджегихар. Рено де Шатильон и Балдуин III, король Иерусалима, племянник Мануила через свою супругу Феодору, дочь императорского брата Исаака, вступились за армянского барона, и Мануил, поняв, что, если он не пощадит протеже франков, то все крестоносцы могут выступить против него, признал большую часть владений Тороса, но на том условии, что он сам признает императора верховным государем. Эти феодальные взаимоотношения, похоже, были скорее номинальными, чем действительными, хотя новый «палатин пансеваста» (августейшего), по-видимому, официально оставался послушным вассалом.
Тот факт, что Торос воздержался от продолжения открытых военных действий против греков, не помешал его брату Степане, которого не заботили обещания барона, послать отряды армян грабить имперские земли и воевать в окрестностях Мараша. Однако его сгубила вражеская хитрость, так как правитель Тарса Андроник пригласил его на пир и там убил. После этого Торос, желая отомстить за брата, приказал безжалостно перебить всех греков на своих землях. Война между армянами и византийцами вспыхнула бы с новой силой, если бы не вмешался Амори I, король Иерусалима. Подавленный бедствиями родины, армянский барон отрекся от престола.
Монета Амори I, короля Иерусалима
Монета Нур ад-Дина Махмуда
Монета ас-Салих Исмаила, атабека Алеппо из династии Зангидов (1173–1181)
В 1169 году «Торос, князь Киликии, умер вскоре после того, как постригся в монахи. Он оставил младенца-сына, которого назвал своим преемником, а его опекуном назначил Томаса, сына его тетки по матери. Млех, разгневанный тем, что его обошли при назначении наследника, ушел к Нур ад-Дину и вторгся в Киликию с войском тюрок, которое тот дал ему. Он увел 16 тысяч человек, мальчиков и девочек, мужчин и женщин, священников, монахов и епископов, угнал в Алеппо и продал там работорговцам, а деньги раздал между тюркскими солдатами… Он выколол глаза, отрезал руки и ноги епископам и многим знатным людям, а еще содрал с них кожу, а их трупы бросил на съедение диким зверям» (Абуль-Фарадж).
Млех еще прежде того вступил в орден тамплиеров, но после покушения на жизнь брата Тороса был вынужден бежать. Он нашел убежище при дворе атабека Алеппо и принял его веру. Как мусульманин Млех получил помощь от Нур ад-Дина и завоевал большую часть Киликии. Перед лицом этого несчастья регент при Рубене предложил узурпатору долю в баронстве племянника. Млех принял предложение и принес клятву, но потом захватил всю власть. Регент Томас бежал в Антиохию и оставил Рубена на попечение патриарха Нерсеса в Ромкле, но вскоре после этого юный принц был убит.
Правление Млеха (1170–1175), ренегата и убийцы, омрачилось вереницей зверств и преступлений. При поддержке атабека Алеппо ас-Салиха Исмаила он мог помериться силами не только с крестоносцами, Амори Иерусалимским и Боэмундом III Антиохийским, но и с византийцами, так что император Мануил предпочел заключить мир с узурпатором, уступив ему Новую Армению (1173). Возбуждая всеобщую ненависть, тиран в конце концов погиб от рук своих же новых воинов в городе Сис.
Невозможно найти что-либо более запутанное, чем история Востока того периода в условиях столь великого соперничества и разнородных интересов. Греки науськивали то крестоносцев друг на друга, то мусульман на христиан, только ради недолговечного союза с самым грозным противником, а потом, сменив тактику, вступали в переговоры с бывшими врагами и поднимали оружие против вчерашних союзников. Предательство и вероломство царили и проникали повсюду не только в Византии, но и по всему восточному миру, и контакт с левантийцами притупил чувство чести даже у латинян. Мусульмане не испытывали никакой жалости к христианам, которых не различали в своем презрении. Примерно в то же время прославленный Саладин издал в Египте указ, запрещающий неверным ездить на лошадях и мулах и приказывающий христианам постоянно носить особый пояс, чтобы мусульмане могли сразу же отличить их от правоверных.
Несмотря на постоянные унижения, которым их подвергали мусульмане, византийцы порой проявляли по отношению к их правителям знаки большого уважения, выказывая малодушие, которое лишь заставляло мусульман еще больше их презирать.
Конийский султан Кылыч-Арслан узнал, что «Якуб-Арслан и другие эмиры планируют свергнуть его и поставить вместо него брата, и приехал в Константинополь, где устроили ему пышный прием. Он пробыл там почти три месяца. Дважды в день ему подавали яства на золотых и серебряных блюдах, которые оставляли ему в дар. Однажды во время обеда с императором тот подарил ему всю утварь и украшения со стола, не считая других подарков ему и примерно тысяче человек из его свиты» (Абуль-Фарадж).
Монета Михаила VII Дуки (1071–1078)
Монета Кылыч-Арслана II, конийского султана
Греки, согласно арабским и византийским хроникам, задавали великолепные пиры в честь султана. «Воздвигнут был блистательный престол и поставлено очень высоко поднятое над полом кресло – зрелище, достойное великого удивления. Кресло было сделано из золота и со всех сторон унизано в изобилии камнями, карбункулами и сапфирами, а жемчужин нельзя было и сосчитать, потому что ими в достаточном количестве обложены были все камни – каждый поодиночке, так как они находились один от другого в симметрическом расстоянии; и те жемчужины были тщательно округлены и белизной превосходили белизну снега. Таким-то светом облито было это кресло. А верхняя его часть, возвышающаяся над головой, столько превосходила блеском другие, сколько голова превосходнее соседственных с ней членов. На нем сидел царь и соответственной полнотой своего тела занимал его все. На царе была багряная одежда – вещь дивная. Она сверху до самого подола горела карбункулами и блистала жемчужинами, которые были не как-нибудь разбросаны, но расположены чудным узором, и искусство произвело из них на одежде как бы настоящий луг. С шеи на грудь спускался на золотых цепях необыкновенной величины и цвета камень: он горел, как роза, а по виду походил особенно на яблоко. О головном же украшении я считаю лишним и говорить. По обеим сторонам кресла стояли, по обыкновению, рядами сановники, и каждый занимал место соответственно роду и важности правительственного его значения в государстве. Такова была обстановка царя. Вступив в среду, Кличестлан весь обратился в изумление. Царь предложил ему садиться, но он сперва упорно отказывался и, только видя, что царь еще более настаивает, сел на низкое и очень мало поднятое над полом кресло. Сказав и выслушав что следовало, он получил отпуск и удалился в покои, которые были отведены ему во дворце… Царь, переехав во дворец, находящийся на южной стороне города, угощал Кличестлана великолепными пиршествами и оказывал ему всякое благорасположение, потом увеселял его конскими ристалищами, жег, по обычаю, влажным огнем ботики и лодки и до пресыщения развлекал этого человека зрелищами ипподрома»
[69].