Византийскому двору в тот период была свойственна самая яростная религиозная нетерпимость; греков воспламеняла непримиримая ненависть к тем народам, чьи догматы не совпадали с их вероучением, и также приводила к вооруженным противостояниям с их собственной среде. Эти страсти и происходящие из них бесплодные пререкания также ослабляли империю, но императоры и народ в равной степени были одержимы мелочной казуистикой, даже когда грозные враги наседали на них со всех сторон.
Монета халифа Абдул-Малика из династии Омейядов
Монета императора Юстиниана II
Греческое владычество в Армении продлилось недолго. Через пять лет ненавистных притеснений василевс отвел свои легионы, и халиф из династии Омейядов Абдул-Малик снова вторгся в страну. Он оккупировал Двин и выгнал ромейского префекта, назначив наместником Абдаллаха – жестокого правителя, который отправил армянских аристократов пленниками в Дамаск. Среди пленников были католикос Исаак и князь Смбат, но второму удалось сбежать, и в 695 году Леонтий, узурпировавший императорский трон, снова поставил править Арменией.
В 702 году византийские легионы изгнали эмира Мухаммеда ибн Укбу, которого Абдул-Малик назначил наместником Месопотамии. Однако, воспользовавшись отходом греческой армии, он вернул себе власть и продолжил укреплять ее, опираясь на террор и неописуемую жестокость. В Нахичевани он запер главных горожан в церкви и поджег ее, и армяне сгорели заживо. И все это время Византия препиралась по догматическим вопросам с армянским духовенством! Собирались церковные соборы для обсуждения, следует ли разбавлять вино для евхаристии водой и добавлять в «Свят, свят, свят» слова «распятый за нас».
Но и для католикоса религия не была единственной заботой. Высшее духовенство занималось политикой, и католикос, не менее увлеченный спором, чем его византийские оппоненты, смешивал духовные и светские дела. Позднее мы видим, что католикос Ованес VII, хваля патриарха Илию за то, что тот разоблачил перед халифом Абдул-Маликом агванскую царицу и патриарха Нерсеса Бакура как друзей греческого императора и врагов халифа. Он поздравляет Илию с тем, что их заковали в цепи из-за приверженности решениям Халкидонского собора! Это правда, что армянский народ упорно держался за свои религиозные верования и не был способен видеть дальше их, но его епископы хватались за любую возможность выступить против своих оппонентов и поднять самих себя в глазах мусульманских владык.
Борьба между греками и арабами с самого начала носила религиозный характер, а религия всегда была главной силой магометан. Веками халифы и султаны основывали на ней свою власть. Фанатизму этих не знавших цивилизации жителей пустыни сопутствовала безудержная гордость и глубочайшее презрение ко всем, кто не разделял их убеждений. Епископ Себеос в своей «Истории императора Иракла» приводит перевод на армянский язык письма, которое «царь исмаильтян» с немыслимой наглостью адресовал «императору греков».
«Если желаешь в мире сохранить жизнь свою, отступись от этой тщетной религии, которую исповедуешь с малолетства. Отвергни этого Иисуса, обратись к великому Богу, которому я поклоняюсь, к Богу отца нашего, Авраама. Распусти множество войск своих по местам своим. Я сделаю тебя великим князем этих стран, отправлю в город твой правителей и ревизую все твои сокровища. Я прикажу разделить их на 4 части. Три части – мне; одна – тебе. Дам тебе сколько угодно войска, и буду брать от тебя подати, сколько можешь дать. В противном случае – Иисус, который не мог спасти себя от евреев, каким образом спасет тебя из рук моих?»
Такому оскорблению подверглась древняя римская цивилизация от варвара, невежественного фанатика, полного гордыни и жадности, который в этих нескольких строках выразил цели своих единоверцев.
«Приняв письмо, – продолжает Себеос, – император вошел в храм Божий и бросился ниц, говоря: „Виждь, Господи, поругание, которым поругали нас агаряне. Да будет милость твоя над нами, как мы надеемся на тебя. Покрой лица их презрением, чтобы они искали имя Твое, Господи;
да устыдятся и смутятся во веки веков и погибнут, покрытые стыдом; да познают, что имя твое – Господь, и Ты только возвышен над всей землей“. Сняв с головы своей венец, и сложив порфиру, он надел вретище, сел на пепел и приказал, по примеру Ниневии, проповедывать пост в Константинополе».
Позиция императора была не менее откровенна, чем у мусульман, но ее никак нельзя было назвать преступной. Этот фрагмент, вышедший из-под пера армянского историка, показывает нам, насколько извращенным было понятие о злободневных вопросах у обеих сторон. Светские интересы фактически оставались теми же, однако они были скрыты за внешними проявлениями религии, которые возбуждали фанатизм в народных массах. Национальная честь уже не волновала сердца людей в Константинополе, и нечто другое должно было их разжечь. И все же именно арабы положили начало эре фанатизма и разверзли бездонную пропасть между двумя мирами – христианских идеалов и мусульманской агрессии.
Тем не менее и среди арабов встречались порядочные люди. Одним из них был Марван, который около 744 года смягчил условия для армян и, став халифом, поставил править страной Ашота из рода Багратидов. Его преемники, однако, не последовали его примеру; они возложили на христиан своей империи бремя непосильных налогов, что привело к восстанию армян. Ашота, хотя он и был одним из них, соотечественники бросили в тюрьму и ослепили. Мятеж был утоплен в крови.
Арабские наместники Сулейман (766), Бакр (769) и Хасан (778) относились к армянам с немыслимой суровостью и отдали жителей на милость свирепствующей солдатни. Эти притеснения привели к новому мятежу. Мушег Мамиконян, собрав вокруг себя повстанцев, с 5 тысячами человек атаковал войска Хасана, которые опустошали область Тарой, и перебил их. Однако он пал в бою с превосходящими силами врага, и его сын Ашот, продолжив труд отца, выгнал арабов из нескольких провинций и на берегу Арпачая в регионе Ширак укрепил город Ани, которому вскоре суждено было стать столицей Армении и резиденцией патриархов.
Руины замка в Ани (при взгляде из города)
На месте Ани, как говорят армянские хроники, люди жили с незапамятных времен, и положение города вкупе с естественными оборонительными рубежами давало ему значительные преимущества.
Возвышенность, на которой стоит Ани в окружении высоких утесов, на севере и востоке ограничено быстрой рекой Арпачай, текущей из озерного района Малого Кавказа, с гор, чьи северные склоны глядят на город Александрополь. На западе еще одна глубокая долина – долина Аладжана
[58] – ограничивала столичный город, который с южной стороны резко оканчивался крутой стеной гор между Арпачаем и его притоком Аладжаном. Два ущелья, потоки из которых впадали в обе реки, отделяли выступ от соседнего горного массива, но два этих природных рва с одного конца разделяла полоса земли шириной примерно 600 метров. Именно там армяне сконцентрировали все оборонительные сооружения, возведя двойную стену с башнями, над которой господствовала огромная башня у главных ворот города. Вдоль края утесов построили огороженное укрытие поменьше, а на холме в южном конце этого громадного уступа возвышалась цитадель.