Я трясу головой, однако мысли не проясняются.
– Кое-что произошло, и я сплавала в ту бухту, которую мы нашли, хотела побыть в одиночестве и успокоиться.
– Это из-за братьев? – Он помогает мне сесть и обнимает за плечи. – Они вернулись?
– Нет, ничего подобного. Просто… я легла спать, как и говорила, у костра. И мне приснился ужасный сон. О случившемся… – я заглядываю Майло в глаза, – с Томом. Сарай пылал в огне, я пыталась проникнуть внутрь, чтобы его спасти, и…
Майло притягивает меня ближе.
– Все хорошо, Джесси. Можешь не рассказывать, если не хочешь.
– Нет, нет, хочу. Правда.
Сон, будто ключик, отпер тот самый ящик, в котором оказалось столько… всякого разного… и теперь я обязана выговориться.
Майло внимательно слушает, не сводя глаз с моего лица, пока я рассказываю ему все – о депрессии брата и беседе на кухне.
– Я запаниковала, когда он заговорил о смерти. Мне стало так страшно… Я чувствовала себя совершенно бессильной и не знала, что сказать, поэтому сменила тему… – По щекам катятся горячие слезы. Я пытаюсь их стереть, но на их месте тут же появляются новые.
Майло обнимает меня, прижимая щекой к груди. Я слышу, как колотится его сердце – сильно и ровно, – глаза закрываются. Разговор о Томе словно переносит случившееся из кошмара в реальность. Едва слова слетают с моих губ, как в голове вспыхивают образы: лицо брата, его запавшие глаза, высокая худая фигура у столешницы, пачка сигарет в руке и бутылка водки у раковины. Мне отчаянно хочется захлопнуть дверь к этому воспоминанию, запереть ее и убежать. Каждая мышца, каждое сухожилие, каждая связка в теле напряжены до предела, я готова в любой момент оторваться от Майло и вскочить. Однако нельзя убегать всю жизнь.
– В случившемся нет твоей вины. – В глазах Майло светится сострадание, брови нахмурены, рот сжат в тонкую обеспокоенную линию. – Ты ведь это знаешь, верно?
– Нет, я виновата. Пойми! Я во всем виновата! Нельзя было ложиться спать. Следовало остаться с ним, следовало спрятать зажигалку или вылить водку в раковину. Если бы он не пошел в сарай, он сейчас был бы жив.
– Но… – начинает Майло и неуверенно замолкает.
– Что?
– Смерть твоего брата – несчастный случай, Джесси. Таков вывод полиции. Том перебрал, отключился и выронил сигарету, спровоцировав пожар. Он не совершал самоубийства. Он не хотел умирать.
– От этого только хуже…
– Произошедшее – несчастный случай, Джесси, – чудовищная, трагическая и все же случайность. Ты не могла предугадать, что произойдет.
Я захлебываюсь рыданиями, и Майло крепко меня обнимает. Я никому не рассказывала о смерти Тома – только полиции и родителям, однако даже тогда не вдавалась в подробности – не хотела, чтобы у родителей в голове засели ужасные образы, которые постоянно всплывают перед моими глазами. Рассказав Майло о случившемся, я словно вскрыла старую рану – боль такая же острая, как в день смерти Тома.
– Постарайся оставить пережитое в прошлом, – мягко говорит Майло. – Груз, который ты носишь внутри… Перестань мучить себя, представляя, что могло произойти иначе. Тому это не понравилось бы.
– Как перестать?! Мысли постоянно возвращаются к тому дню. А если бы родители не уехали? Если бы я не легла спать? Если бы забрала зажигалку Тома? Осталась бы с ним, пока ему не станет лучше? Только у меня была возможность предотвратить трагедию, а я ей не воспользовалась, Майло, я не… – У меня срывается голос.
– Ш-ш-ш-ш… – Майло раскачивает меня из стороны в сторону, прижимаясь щекой к моей макушке, его голос – лишь шепот, который смешивается с мягким плеском моря. – Все нормально…
Вдруг сбоку раздается голос Джефферса – он спрашивает, что со мной.
Майло отвечает:
– С ней все будет хорошо.
Будет ли? Мне отчаянно хочется ему верить, вот только не получается.
Мы работаем бок о бок над новой крышей для хижины: умиротворенная тишина изолирует нас от остального мира. Майло смотрит на меня поверх банановых листьев, словно безмолвно спрашивая: «Ты как?» Я киваю и слабо улыбаюсь: «Нормально». Голова тяжелая, веки распухли и похожи на треснутые вареные яйца, из которых вытек белок. Я истощена как физически, так и морально: плетение листьев для крыши – максимум, на что меня хватает. Это занятие даже успокаивает – своего рода вышивание в стиле необитаемого острова. Мэг и Джефферсон в доброй сотне метров от нас рыбачат на камнях, Дэнни и Онор куда-то исчезли.
– Майло, – зову я. – Я еще кое о чем не рассказала.
Он берет из кучи очередной лист и шипит от боли, порезавшись об острый край; потом засовывает пораненный палец в рот.
– Прости, что ты говорила?
– Когда я проснулась от кошмара, Дэнни сделал нечто реально странное.
– В каком смысле?
– Он колотил по одеялу шлепанцем, а потом начал катать меня по песку, крича, что я в огне.
– Твою ж!.. Ты в порядке? Ты не…
– Обожглась? Нет. Это еще не все. Затем Дэнни спросил о фобии, которую я назвала в первую ночь, после чего заявил, что я тогда соврала, потом схватил рюкзак Джефферсона и убежал в джунгли.
– То есть он просто оставил тебя одну? На пляже? После того как ты чуть не загорелась?
– В том-то и дело: со мной все было в порядке.
– Уверена? – Майло проводит рукой по моей голени – прикосновение легкое, как перышко. Затем осматривает вторую голень и переходит на ступни. – А по ощущениям как? Не печет?
– Да нет же, все нормально. Никаких свежих ожогов.
– Когда ты проснулась, тоже ничего не было?
Я качаю головой:
– Нет, совсем.
– Может, загорелось только покрывало?
– Наверное. Вообще я… я на него не смотрела.
Майло покусывает ноготь большого пальца и задумчиво глядит в море.
– Выходит, сбылись фобии всех, кроме Дэнни и Мэг? – Помолчав, он вновь переводит взгляд на меня. – Она не выносит вида крови, а вот чего боится он, я не припомню.
Я хмурюсь, тоже пытаясь вспомнить.
– Почему-то на ум приходит ведро…
– Точно! Клаустрофобия! Он боится замкнутых пространств… Черт!
– Что?
– Раз злобные братья свалили… – Майло морщится. – Значит, тот, кто стоит за этим, все еще на острове.
Я кладу голову на руки и шумно выдыхаю. Мне казалось, теперь-то мы сможем расслабиться и спокойно дождаться прибытия спасателей.
– Думаешь, мы до сих пор в опасности?
– Да. – Он смотрит на камни, где, скрестив ноги, сидят Мэг и Джефферс с самодельными удочками. – Как по-твоему, за этим может стоять кто-то из наших?