И почему только до сих пор, до этого самого момента я не сознавала, что главный вопрос – моя уверенность? Что корень большинства моих проблем в непонимании собственной значимости, что мне нужно точно знать, кто я такая, чтобы послать всех, кому это не нравится, куда подальше? Почему я потратила столько времени, подстраиваясь и соглашаясь на меньшее, хотя мне прекрасно известно, что мир ожидает большего?
– Лично я никаких ошибок не совершала.
И это заявление удивляет меня не меньше, если даже не больше, чем его.
– Моник, мы оба действовали опрометчиво. Я расстроился из-за того, что ты не захотела переехать в Сан-Франциско. Расстроился, потому как чувствовал, что вроде бы заслужил право просить тебя о небольшой жертве – ради меня, ради моей карьеры.
Я начинаю формулировать ответ, но Дэвид продолжает говорить.
– А ты расстроилась из-за того, что я в первую очередь подумал о себе, хотя знал, как важно для тебя жить здесь. Но… есть же и другие способы это уладить. Мы прошли вместе не такой уж и малый путь. И, в конечном счете, я могу снова вернуться сюда, или же ты можешь когда-нибудь в будущем переехать в Сан-Франциско. Есть разные варианты. Это все, что я хотел сказать. Нам вовсе не нужно разводиться. Нам вовсе не нужно сдаваться.
Я сажусь на диван. Думаю. Теперь, когда он сказал это, я понимаю, что угнетало меня в последние несколько недель, что не давало покоя и из-за чего вынуждало чувствовать себя так ужасно.
Не то, что меня отвергли.
Не разбитое сердце.
Крах.
Но Дон, когда ушел, не оставил меня с разбитым сердцем. Я просто почувствовала, что мой брак не состоялся. Это очень разные вещи.
Эвелин сказала это не далее как на прошлой неделе, и теперь я поняла, почему мне так запомнились ее слова.
Меня так трепало, потому что у меня не сложилось. Потому что я выбрала для себя не того парня. Потому что зря вышла за него замуж. Потому что правда заключается в том, что в свои тридцать пять я все еще могу полюбить человека, ради которого смогу пойти на жертву. Я все еще могу распахнуть сердце достаточно широко, чтобы впустить в него кого-то.
Не все браки складываются идеально. Не всегда любовь поглощает целиком. Порой люди расстаются, потому что им с самого начала было не так уж хорошо вместе.
Порой развод – это не такая уж громадная потеря. Порой это случается, когда двое выходят из состояния помрачения.
– Не думаю… Полагаю, тебе следует вернуться в Сан-Франциско, – говорю я наконец.
Дэвид подходит и садится рядом со мной на диван.
– А мне, полагаю, следует остаться здесь, – заканчиваю я. – И я не думаю, что брак на расстоянии – это правильное решение. Я думаю… думаю, нам лучше всего развестись.
– Моник…
– Прости, – говорю я, когда он берет меня за руку. – Мне и хотелось бы чувствовать что-то другое, но, подозреваю, в глубине души ты со мной согласен. Потому что ты приехал сюда не для того, чтобы сказать мне, как сильно по мне скучаешь или как тяжело тебе жить без меня. Ты сказал, что не хочешь сдаваться. Но, послушай, я тоже не хочу сдаваться. Не хочу, чтобы все это развалилось. Однако теперь это не такая уж и веская причина для того, чтобы оставаться вместе. Вот скажи мне, зачем нам не сдаваться? Это же не должно быть просто так. Должны же быть причины, почему нам нельзя сдаваться. А у меня сейчас уже нет… ни единой причины, чтобы не сдаваться. – Я не знаю, как сказать то, что мне хочется сказать, спокойно и мягко, поэтому я просто говорю то, что думаю. – Ты ведь никогда не чувствовал себя моей второй половиной.
Лишь когда Дэвид встает с дивана, я сознаю, что ожидала другого, затянувшегося надолго разговора. Лишь когда он надевает куртку, я сознаю, что он, вероятно, рассчитывал остаться здесь на ночь.
Но когда его рука ложится на дверную ручку, я сознаю, что положила конец тусклой жизни ради того, чтобы иметь возможность зажить жизнью гораздо более яркой.
– Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь того, кто будет чувствовать себя твоей второй половиной, – говорит Дэвид.
Как Селия.
– Спасибо, – отвечаю я. – Надеюсь, ты тоже найдешь кого-то такого.
Дэвид улыбается, но как-то хмуро, а потом уходит.
Когда заканчивается твой брак, ты вроде как должна потерять сон, разве нет?
Но это не мой случай. Я сплю отлично.
* * *
На следующее утро, когда я уже сижу у Эвелин, звонит Фрэнки. Прикидываю, не пропустить ли сообщение через голосовую почту, но в голове у меня и так слишком много всего вертится. Если придется еще и перезванивать Фрэнки, это будет уже перебор. Лучше решить все прямо сейчас. Оставить позади.
– Привет, Фрэнки, – здороваюсь я.
– Привет, – отвечает она. Голос бодрый, почти веселый. – Нужно выделить время для фотографов. Полагаю, Эвелин захочет, чтобы они пришли к ней прямо в квартиру?
– Хороший вопрос. Секундочку. – Я выключаю микрофон и поворачиваюсь к Эвелин. – Спрашивают, когда и где вам хотелось бы провести фотосессию.
– Меня устроило бы прямо здесь, – говорит Эвелин. – Пусть будет в пятницу.
– Пятница – уже через три дня.
– Да, полагаю, пятница у нас идет после четверга. Я ведь права?
Я улыбаюсь, киваю ей и снова включаю на телефоне звуковой режим.
– Эвелин говорит, здесь, в ее квартире, в пятницу.
– Утром, но не слишком рано, – уточняет Эвелин. – Часов в одиннадцать.
– В одиннадцать, хорошо? – говорю я Фрэнки.
– Великолепно!
Я отключаюсь и перевожу взгляд на Эвелин.
– Вы хотите провести фотосессию через три дня?
– Нет, это ведь ты хочешь устроить мою фотосессию, помнишь?
– Но насчет пятницы вы все же уверены?
– К тому времени мы уже закончим. Просто тебе придется поработать даже дольше обычного. Я позабочусь о том, чтобы у Грейс были те маффины, которые тебе нравятся, и кофе «от Пита», который, как я знаю, ты предпочитаешь.
– Ладно. С этим – никаких проблем, но нам еще остается не так уж и мало.
– На этот счет не волнуйся. К пятнице закончим.
И в ответ на мой скептический взгляд она добавляет:
– Тебе надо радоваться, Моник. Ты получишь ответы на все вопросы.
51
Прочитав записку, которую мне прислал Макс, Гарри словно впал в транс. Сначала я подумала, что, показав ее, задела его чувства. Но потом поняла – он размышляет.
Мы были с Коннор на детской площадке в Колдуотер-Кэньон в Беверли-Хиллз. До обратного рейса в Нью-Йорк оставалось несколько часов. Коннор качалась на качелях, а мы разговаривали.