Селия тоже улыбнулась и помахала рукой. Мы стояли там – одна в черном, другая в зеленом, рыжая и блондинка, у одной – задница, у другой – сиськи, и махали собравшейся толпе, как будто правили миром.
Руби и Джой видно не было, и толпа приветствовала нас.
Потом мы повернулись, вошли в кинотеатр и направились к своим местам.
– Важный момент, – сказал Дон.
– Знаю.
– Через несколько месяцев ты получишь награду за этот фильм, а я за «Праведника». А потом, как говорится, выше только небо.
– Селию тоже номинируют, – прошептала я ему на ухо.
– Выходя из кинотеатра, люди сегодня будут говорить о тебе. В этом я нисколько не сомневаюсь.
Повернувшись, я увидела, что Роберт шепчет что-то на ухо Селии, а та смеется, будто он действительно говорит что-то смешное. Но ведь бриллианты добыла ей я, и я представила ей захватывающую картину нашего успеха, отраженную в заголовках всех завтрашних газет. А между тем она вела себя так, словно была готова выпрыгнуть ради него из платья. Все, чем я смогла себя утешить, это мыслью о том, что он не видел родинок на ее бедре, а я их видела.
– Она на самом деле очень талантливая.
– Ну хватит уже, – сказал Дон. – Осточертело постоянно слышать ее имя. Им не следовало спрашивать тебя о ней. Надо было спросить о нас.
– Дон, я…
Он отмахнулся, решив, прежде чем я успела что-то сказать, что ничего стоящего в любом случае не услышит.
Медленно погас свет. Зал умолк. На экране появилось мое лицо.
– Рождество не Рождество без подарков!
Но уже к тому моменту, когда Селия сказала: «У нас, по крайней мере, есть отец с матерью, да и живем мы все вместе» – я знала, что для меня все кончено.
Люди выйдут из зала кинотеатра с именем Селии Сент-Джеймс.
Я должна была бы тревожиться или ревновать, думать, строить планы, как опорочить ее, пустить слух, что она только притворяется скромницей, а сама спит со всеми подряд. Легче всего испортить репутацию женщины такими намеками.
Но, вместо того чтобы зализывать раны следующий час и сорок пять минут, я смотрела на экран и едва сдерживала улыбку.
«Оскар» достанется Селии. Это было ясно как божий день. И я не ревновала. Я радовалась за нее.
Я расплакалась, когда умерла Бет. А потом наклонилась к Селии, отделенной от меня двумя мужчинами, и сжала ее руку.
Дон закатил глаза.
И я подумала, что он еще найдет повод, чтобы ударить меня. Ударить вот за это.
* * *
Я стояла посредине зала в особняке Ари Салливана на вершине Бенедикт-Каньона. По дороге туда, поднимаясь по извилистым улицам, мы с Доном едва перебросились несколькими словами.
Думаю, увидев Селию на экране, он сразу же понял то, что поняла и я. Что все остальные уже никого не интересовали.
После того, как водитель высадил нас перед домом и мы направились к входу, Дон вдруг сказал, что ему нужно в туалет, и исчез. Я попыталась найти Селию, но не смогла. Зато я внезапно оказалась в окружении угодливых лузеров, пивших сладкие коктейли, обсуждавших Эйзенхауэра и пытавшихся пообщаться со мной.
– Извините, – обратилась я к женщине с безобразной стрижкой «шар», рассказывавшей что-то об алмазе Хоупа.
Женщины, собирающие редкие драгоценности, похожи на мужчин, отчаянно жаждавших провести со мной одну ночь. Мир для них сводился к вещам, которыми они желали обладать.
– Вот и ты, – приветствовала меня Руби, на которую я наткнулась в коридоре. В руках у нее было два зеленых коктейля, а голос прозвучал как-то непривычно сдержанно и невыразительно.
– Отрываешься? – спросила я.
Она оглянулась через плечо, взяла оба бокала в одну руку и схватила меня за локоть другой, пролив немного на пол.
– Ох, Руби. – Я покачала головой.
Она кивнула в сторону прачечной справа от нас.
– Да какого…
– Будь добра, Эва, открой эту чертову дверь.
Я повернула ручку. Руби вошла первой и втянула меня за собой. После чего закрыла дверь.
– Держи. – В темноте она протянула мне один из коктейлей. – Взяла для Джой, но выпей ты. Он хотя бы к твоему платью идет.
Глаза немного привыкли к темноте, и я взяла у нее бокал.
– Тебе повезло, что коктейль на платье не заметен. Ты же почти половину на него выплеснула.
Теперь, когда одна рука у нее освободилась, Руби потянула за цепочку. Свисавшая с потолка лампочка вспыхнула и осветила маленькую комнату.
– Ты сегодня про все приличия забыла, Руби.
– А ты думаешь, мне интересно твое мнение? Послушай, что мы будем со всем этим делать?
– Что мы будем делать? Ты о чем?
– Как о чем? О Селии Сент-Джеймс, конечно.
– А что такое?
Руби раздраженно покачала головой.
– Перестань притворяться.
– Она отлично сыграла. Что мы можем сделать?
– Я предупреждала Гарри, что именно так и случится. А он сказал, что не случится.
– Ладно, от меня-то ты чего хочешь?
– Ты ведь тоже проиграла. Или не понимаешь?
– Конечно, понимаю! – Разумеется, мне было не наплевать. Но я также знала, что еще могу победить в номинации «Лучшая актриса». Селии и Руби предстояло побороться за «Лучшую роль второго плана». – Я не знаю, что тебе сказать. Мы были правы в отношении Селии. Она талантлива и очаровательна. Иногда, когда тебя превзошли, нужно признать поражение и двигаться дальше.
Руби посмотрела на меня так, словно я дала ей пощечину. Сказать было нечего, и она мешала выйти из прачечной, так что я поднесла бокал к губам и опорожнила его двумя глотками.
– Ты не та Эвелин, которую я люблю и уважаю.
– Перестань. Давай поставим точку.
Руби тоже допила коктейль.
– Люди всякое о вас двоих говорят, но я не верила. А теперь… даже не знаю.
– Люди всякое о нас говорят в каком смысле?
– Сама знаешь.
– Уверяю тебя, я не имею ни малейшего представления.
– Почему ты все усложняешь?
– Руби, ты затащила меня в прачечную, обвиняешь меня, говоришь о чем-то, что…
– Она лесбиянка.
До этого момента звуки вечеринки, пусть и приглушенные, доносились в комнату довольно явственно. Но стоило Руби сказать то, что она сказала, стоило мне услышать слово «лесбиянка», как кровь запульсировала в венах, заглушая все остальное. На все остальное, что еще говорила Руби, я уже не обращала внимание. Запомнились только два или три слова, вроде девушка лесби и извращенка.