Звезда.
Звезда.
Звезда.
– О! – Мерси хлопнула ладонями, округлив свои зеленые глаза. – А как насчет отставного баскетболиста из «Чикаго Буллз»?
Хантер кивнула, предлагая собственные идеи.
– Или ведущая новостей, мисс Иллинойс в прошлом? Или диджей со дня рождения Эм, который выступает во всех этих новомодных клубах Чикаго? Или восьмиклассник, который зависает на «Твич»?
Мерси опустила подбородок на сцепленные пальцы.
– Есть идеи, как нам вычислить человека, который больше не человек?
Хантер зажала между зубов оторванный кусочек ногтя и провела по нему языком. Она что-то упускала. Но что?
– Давай вернемся домой и заглянем в гримуары.
– Значит, ты сдаешься на волю старому доброму исследованию? – Мерси встала и предложила руку Хантер. – Добро пожаловать в команду, Хан.
Хантер собрала карты и положила их обратно в мешочек, прежде чем, приняв руку сестры, поднялась на ноги.
– Я была в команде книголюбов задолго до тебя, Мэгс.
Мерси пожала плечами и побежала в сторону машины, пиная ногой грязь, в то время как ее переполняли эмоции от той информации, что могла содержаться в гримуарах.
Хантер задержалась у черных следов, оставленных на траве. Они с Мерси получили достаточно информации, чтобы сосредоточиться на охоте и отправиться на поиски в нужном направлении, но Хантер надеялась на большее. Ей так отчаянно хотелось произвести впечатление сестру и стать той, кто решит их проблемы.
– Ну что ж. – Вздохнув, она выплюнула ноготь на почерневшую землю и трусцой побежала к Мерси.
Когда ботинки Хантер понесли ее прочь, из земли, обугленной крови, мертвой травы и откусанного ногтя поднялась струйка дыма. Ноготь на мгновение вспыхнул белым пламенем полной луны, прежде чем ласковый весенний ветер погасил его и унес в черноту выжженной земли.
Глава двадцать третья
Полифем сидел в машине шерифа Дирборна на грунтовой дороге, которая обрывалась у озера Гуд. Тело, в которое он вторгся и высвободил дух Дирборна, привело его сюда, хотя он не был уверен зачем. Он лишь догадывался о том, что носимая им кожа не переставала искать своего истинного обладателя, как заблудившийся ягненок ищет своего пастуха.
Сняв солнцезащитные очки, он прищурился и посмотрел на водную гладь своим единственным здоровым глазом.
– И вновь возвращаемся к тому, с чего начали. – Он пошевелил мозолистыми пальцами перед другим глазом. Ничего. Даже тени не было. Он полностью помутнел, ослеп. – Всегда возвращаюсь к этому… циклопу. – Жалость к себе затвердела в его животе, как слиток золота. Бесполезная, бессмысленная эмоция, от оков которой он не мог избавиться.
Кристально-голубая поверхность озера Гуд покрывалась рябью от каждого дуновения ветра. Он опустил стекло и высунул руку. Ему было известно, что солнце греет, а вода – мокрая, но он не мог ощутить на своей коже его ласковых лучей. Лишь неприятный жар своей истинной сущности, зажатой человеческой кожей.
Он перевернул руку ладонью вверх и поймал солнечный луч. Он не мог оставаться в этом мире, не завладев человеческим телом, но как было бы приятно почувствовать солнечное тепло на своей собственной коже. В Тартаре – Греческом Подземном царстве, – откуда он сбежал, солнца не существовало. Как и аквамариновых озер, и песчаных пляжей. Тартар представлял собой темное, холодное и безжизненное место.
Полифем провел языком по нижней губе и впился зубами во влажную плоть.
Он обещал себе, что это будет его последний побег. Проклятие или нет, но он не мог продолжать жить, как монстр, в которого его превращали эти убийства. Как только тело шерифа Дирборна откажет и его время на земле подойдет к концу, закончится и существование Полифема. Если в этом маленьком городке не найдется противоядия, то это станет для него концом – его последним праздничным «ура» перед бессрочным погружением во тьму. Пока же он может немного пожить.
Он заглушил машину и открыл дверь, которая бесшумно распахнулась и которую он также тихо закрыл. Прищурившись, оглядел дорогу и деревья, опоясывавшие озеро, и направился к берегу. Ему не хотелось, чтобы его кто-то заметил, вернее, чтобы не заметили Фрэнка Дирборна. Горожане любили Дирборна, нуждались в нем. Но никто и никогда не нуждался в Полифеме. Он нахмурился от этой мысли. И вот опять. Жалость к себе, которая держала его в своих оковах наравне с Тартаром. Но он сбежал из ада Тартара и делал это не единожды.
Полифем расстегнул ботинки и попытался скинуть их, одновременно возясь с пуговицами на рубашке с длинными рукавами цвета хаки, которую носил Дирборн. Последний раз он испытывал такое волнение, когда отправлялся на встречу с ней. Но это было до того, как она разбила его сердце, до того, как она обрушила на него проклятие. Его руки безвольно упали по бокам, когда порыв ветра распахнул рубашку. И это был последний раз, когда он погружался в воду.
– Номия. – Он покрутил имя на языке, прежде чем оно соскользнуло с его губ. Лишь на мгновение он задумался о том, почему такое прекрасное создание желало его. Он унял свои страхи и усмирил собственное эго, признав, что ее привлекло его величие и могущество, которые были дарованы ему, как сыну Посейдона. В конце концов, Номия была водной нимфой, а он – принцем морей.
Его челюсть щелкнула, и он опустил взгляд на свои босые стопы, утопающие в песке.
Нет, он не был принцем морей. Номия напомнила ему об этом.
– Ты думал, я могу любить тебя? – Она присела на большой валун, словно зуб, выступающий в центре лагуны. Волны темно-зеленых волос прилипали к ее обнаженной груди, когда она, откинув назад голову, засмеялась. Одна за другой сестры Номии поднимались из глубин лагуны. Окружали Полифема, и их голубые глаза сверкали, пока они питались его страданиями. – Ты бастард, Полифем. Твой отец отверг тебя, а его жена тебя не любила. – Она откинула назад волосы, и ее переливающаяся кожа заблестела на солнечных лучах. – Я бы никогда тебя не полюбила. Как показала Амфитрита, ни одна женщина не смогла бы.
– Прокляни его, сестра! – скандировали нимфы, сужая свой круг вокруг него.
– Он посмел сделать тебя своей! – Их перепончатые ладони и стопы взбудоражили кобальтовые глубины и пригвоздили Полифема к месту.
– А ты теперь сделай его нашим! – Вода хлестала по его плечам, пока нимфы сокращали расстояние, отделявшее их от мужчины.
Полифем сморгнул воду с единственного глаза в центре лба. Который был такого же глубокого карего оттенка, как и у Номии – единственная ее отличительная черта от сестер.
– Номия, мы похожи, ты и я. – Он высвободил руку из сковывающего его течения и похлопал себя по веку. – Мы подходим друг другу, помнишь? – Его подбородок дрожал, когда он смотрел на женщину, которую любил сильнее, чем себя.