– Никто ничего не видел.
Вздохнув, Кларис сдается.
– Почему мы здесь?
– Я хочу осмотреть раны Леандра.
Я растеряно моргаю.
– Ты уже сделала это.
Я настолько потрясен, что забываю обратиться к ней должным образом, как обычно делаю, когда мы не одни.
– Те, что на лице, но не те, что под одеждой, – она указывает на синий камзол движением подбородка. – Сними его.
– Принцесса… – едва слышно мямлит Кларис, потому что я не могу открыть рот.
– Что, Кларис? Ты стояла позади меня, когда мы и, наверное, десяток портних увидели голую грудь Леандра во время примерки. Ты и Фульк здесь, чтобы не было никаких странных слухов. Я просто хочу исключить вероятность, что он получил больше травм от этих идиотов. Не хочу рисковать тем, что мой ритари может отсутствовать в ближайшие несколько дней из-за треснувшего ребра или даже внутреннего кровотечения.
Кларис трет лоб.
– Ну хорошо… Если это необходимо.
Скованными движениями я сначала снимаю синий камзол, а затем стягиваю через голову рубашку. Мою кожу покалывает, когда я чувствую на себе взгляд Давины. Снова и снова напоминаю себе, что мы не одни, хотя Фульк и Кларис отходят далеко на второй план, пока Давина пристально осматривает меня. В комнате могло находиться хоть сто компаньонок, но я все равно бы отреагировал на мою леди. Я быстро смещаю вес, чтобы она тоже ничего не заметила. Когда она скользит ладонью по моей груди, становится еще хуже. Мышцы дрожат от ее нежных прикосновений.
– Это выглядит скверно, – бормочет она, поглаживая то место, где Фульк задел меня тренировочным мечом. Кожа там переливается различными оттенками лилового.
– Это не от одного из них, – тихо говорю я. – Твоя ледяная броня исчезла, едва ты скрылась из виду, и Фульк не сумел остановить атаку.
Она чуть сильнее трет это место, заставляя меня стиснуть зубы.
– Извини. Сейчас должно стать лучше.
И, конечно, через несколько мгновений боль исчезает, а кожа возвращается к своему обычному цвету.
– Ей-богу, как же здесь холодно! – бормочет Кларис, потирая руки. – Я принесу вам плащ.
– Красный, – говорит Давина, не отрывая от меня глаз. – Принеси красный.
Кларис исчезает из комнаты.
– У меня нет красного плаща, – шепчет Давина, глядя на меня.
Мое сердцебиение учащается.
– Фульк. Сходи на кухню и принеси одну из тех поварихиных настоек для нас с тобой.
– Но мне не нужно…
Я бросаю на него такой взгляд поверх головы Давины, что он тут же выбегает из комнаты.
Когда за ним захлопывается дверь, Давина выдыхает и прислоняется лбом к моему плечу. Я обхватываю ее руками и крепко притягиваю к себе.
– Когда мы в последний раз оставались наедине? – бормочет она.
– Не знаю.
Осторожно поглаживаю ее талию. Ткань ее ночной рубашки настолько тонкая, что я отчетливо чувствую сквозь нее тепло ее тела. Другую руку я кладу ей на щеку и поворачиваю ее голову к себе.
– Не надо, – шепчет она в миллиметре от моих губ. – Пожалуйста, не целуй меня.
Я тут же отстраняюсь, но от укола, который наносят ее слова, я задыхаюсь. Она быстро обнимает меня за шею и снова притягивает к себе.
– Я не это имела в виду, – лопочет она. – Просто… Я не целовала тебя с тех пор, как мы вернулись из Фриски. Это было почти месяц назад. Если я… поцелую тебя сейчас, боюсь, что не смогу остановиться, кто бы ни вошел в эту чертову дверь.
– Ви, – едва слышно шепчу я.
Проворно, но нежно ее ладони скользят по моим плечам и рукам, чтобы, наконец, снова упереться мне в грудь.
– Что тебя так разозлило, раз ты решил, будто сможешь справиться без оружия с четырьмя солдатами?
Я выдыхаю.
– Правда, – отвечаю я. – Правда всегда звучит более ужасно, когда кто-то бросает ее тебе в лицо. Они также наговорили много глупостей, но в конечном итоге именно правда заставила меня забыть о любой осторожности.
Взгляд ее синих глаз непостижим, когда она смотрит на меня.
– И что это была за правда?
С мучительным вздохом я прислоняюсь своим лбом к ее и тяжело сглатываю. Я не хочу отвечать ей, но слова все равно вырываются из меня.
– Они сказали, что я буду первым, кто заберется в твою постель, если ты мне позволишь. И они правы. Я каждый день ловлю себя на мысли, что интересно, каково это – ощущать твое тело под моим. Интересно, какие звуки ты будешь издавать, когда я прикоснусь к тебе – по-настоящему прикоснусь. И я ненавижу себя за это.
Она вздрагивает от моих слов, и я жду, что она оттолкнет меня от себя. Ни один рыцарь – и тем более ритари – не должен думать о даме подобным образом, особенно если эта дама обручена и является будущей королевой.
Хотел бы я отбросить эти мысли и поклоняться ей так же, как Фульк.
Но я знаю, как ее губы ощущаются на моих. Знаю, какие шелковистые у нее волосы, когда они скользят сквозь мои пальцы. Знаю, насколько мягкое ее тело, когда оно прижимается, будто идеально подходит, к моему.
Давина берет мою руку и прижимает к своей щеке. Я смотрю на нее, когда она целует мою ладонь.
– Я спрашиваю себе почти о том же, – тихо признается она. – Спрашиваю себя, как мы вообще попали в эту ужасную ситуацию. Почему мы не можем просто быть вместе. Почему я не могу целовать тебя, когда захочу.
Она медленно заставляет мою ладонь скользить вниз, пока та не оказывается у ее груди, которая четко вырисовывается под ночной рубашкой. Я сухо сглатываю, по мне пробегает одна горячая дрожь за другой.
– Спрашиваю себя, – шепчет она, – почему ты никогда не прикасался ко мне по-настоящему.
Ответ на ее последний вопрос уже вертится на кончике языка. «Потому что ты принцесса. Потому что ты помолвлена – с моим лучшим другом. Потому что ты никогда не будешь моей».
Каждый ответ верен и в то же время нет. Никто не хочет этого брака – ни Давина, ни я, ни Эсмонд. И все же, по разным причинам, мы прикованы к решению других людей, которым наплевать на то, что мы думаем и чувствуем. Решения королев и королей, которые заботятся о благополучии и будущем своей страны. Возвышенные цели, в которых нет места чувствам отдельного человека.
– Потому что я боюсь, если я прикоснусь к тебе, то больше не смогу остановиться, – шепчу я, используя те же слова, которые она использовала ранее.
– Ты хочешь, чтобы я умоляла? – выдыхает она.
– Нет. Ты не должна. Я просто изо всех сил пытаюсь сделать все правильно. Я горжусь тем, что я твой ритари и, как следствие, постоянно нахожусь рядом. Не хочу растрачивать эту привилегию на… физическое влечение.