– Почему у тебя не было других женщин с тех пор, как мы встретились? – вопрос сам срывается с языка, и я готова провалиться сквозь землю, когда понимаю, о чем только что спросила.
Подобные вопросы задают, если человек тебе нравится. Я сейчас заставляю Войну верить, будто он мне не безразличен. А это не так, правда. Мне плевать на него, просто любопытно. Всем ведь интересно узнать об интимной жизни Всадника.
Нет? Только мне?
– Кто тебе сказал, что у меня вообще были женщины? – оглядывается Война.
– Люди болтают.
Когда я только приехала в лагерь и народ обсуждал Всадника, казалось, что через его шатер проходит бесконечный поток женщин.
– А-а-а, – тянет Всадник. – Люди и их слабости…
Долгая пауза.
– Ну и?.. – не отступаю я. И так уже поставила себя в неловкое положение, так что можно продолжать. – Так почему?
Война поворачивается ко мне всем корпусом, его карие глаза сверкают на солнце.
– Я верен тебе, жена, и только тебе.
Хочется отмахнуться от того, что он сказал. И стоило бы еще несколько дней назад. Но почему-то сегодня эти его слова – будто удар под дых.
– Ого. Я польщена, – пытаюсь говорить насмешливо, но получается плохо.
Война страдальчески улыбается, словно длительное воздержание дается ему нелегко. Бедный маленький Всадник и его одинокий, никому не нужный член. Как ему теперь жить?
– А если я вообще не стану с тобой спать? – спрашиваю я.
– Мириам, я долгое время не был человеком. Я смогу справиться со своим телом, пока снова не перестану быть им.
Меня охватывает дрожь. Я знала, что Война не человек, но услышать подтверждение из его уст?.. Это сразу отрезвляет.
– А вот ты, – продолжает он, – ты всегда была человеком и находишься в плену самых низменных инстинктов. Посмотрим, жена, сколько продержишься ты.
Его слова попадают в цель.
Нет никаких сомнений, что мы живем в ужасное время. На дороге повсюду мертвые тела. Мы с Войной снова едем мимо трупов – раздутых, зловонных, растерзанных падальщиками. Трупы на улице, на порогах домов… Уверена, есть и другие, в домах, гниющие в окружении того, чем эти люди дорожили при жизни. Рядом с телами валяются груды костей – здесь побывали зомби Войны.
Проезжаем мимо Ашкелона, города, который расположен южнее Ашдода. Здесь тоже все разграблено. Вдали тлеют дома, царит мертвая тишина. Город окружен свалками и грудами металлолома. Остовы старых машин, электроники и прочей бесполезной теперь техники валяются вдоль обочины.
Не знаю, перестанет ли меня когда-нибудь раздражать вид упадка и расточительства. За последние годы я обшарила столько свалок, но даже в сотый, в тысячный раз не могу при виде всего этого мусора избавиться от покалывания между лопаток – словно старые призраки наблюдают за гостьей.
– Можешь рассказать о своих братьях? – спрашиваю, глядя на ржавую сушилку и грязный холодильник, мимо которых мы проезжаем.
– Они смертоносны и ужасны, как и я, – отвечает Война.
Волоски у меня на руках встают дыбом, несмотря на изнуряющую полуденную жару.
– Где они? – задаю следующий вопрос.
– Там, где должны быть, – загадочно отвечает он.
– Даже Мор? – Война упоминал о том, что первого Всадника смогли остановить.
Всадник слегка кривится и молчит, а мое сердце начинает биться сильнее.
– Где он, меня не касается. Его цель была достигнута.
Неужели Война только что косвенно подтвердил, что его братьев действительно можно остановить. Нужно лишь выяснить, как.
– А когда придет Голод? – спрашиваю дальше.
– Когда наступит его время.
– И… когда же?
Война качает головой и, прищурившись, вглядывается в даль:
– После того, как я вынесу окончательный приговор.
– Окончательный приговор? – я насмешливо поднимаю брови. – Кому? Человечеству?
Война поворачивается ко мне и окидывает долгим взглядом.
Да, человечеству.
– Как ты думаешь, зачем мы пришли сюда? – спрашивает Война.
– Может, расскажешь? – смотрю на него я.
У Всадника есть ответы на все эти вопросы.
– Ваш вид не был создан таким, – загадочно говорит Война. – Вы сами выбрали неправильный путь.
Я пытаюсь, но не могу понять слова Всадника и как все это связано с правосудием и приговором. Он имеет в виду, что человеческая природа изначально прекрасна, но мы где-то свернули не туда и встали на путь зла? И теперь он пришел покарать нас за это?
– И поэтому все мы должны умереть? – удивляюсь я.
– Вас просто зовут домой.
То есть человечество просто сметают в божественную мусорную корзину, как протухшие объедки.
– И ты ничего не можешь с этим поделать? – спрашиваю.
Зачем я волнуюсь? Война не проявляет ни малейшего интереса к спасению человечества. Ему и так хорошо.
– Мириам, я и не должен ничего с этим делать. Сами люди должны измениться. Я всего лишь судья их сердец.
Я провожу рукой по волосам.
– Это называется судить? Ты просто уничтожаешь целые города!
– В том, что мы с братьями делаем, есть особый смысл, – мрачнеет Война.
– Что это значит?
– Четыре бедствия, четыре шанса.
– Четыре шанса на что? – от ужаса по спине бегут мурашки.
Его тяжелый взгляд падает на меня.
– На Искупление.
Глава 23
Искупление. Это слово камнем давит мне на грудь, когда я ночью лежу и смотрю в небо. Люди так стремились остановить Всадников, что упустили из виду простую истину: а может, останавливать нужно не Всадников?
Может быть, дело в нас?
Не в самом нашем существовании, хотя Война считает иначе, а в том, что мы делаем. Вся техника перестала работать в тот день, когда Всадники явились на землю. Но что, если именно вещи, созданные нами, были неправильными? Что если их уничтожение должно было остаться единственной катастрофой?
Но что-то пошло не так.
Мор явился спустя пять лет. Спустя пять лет. А теперь прошло уже больше десяти. Зачем так долго ждать? Что мы упускаем?
Я помню, как вели себя те трое нападавших на суде – все они ждали смерти. Помню, как смотрела на них, зная, что, если их освободить, они снова причинят кому-нибудь боль. Я не хотела верить в это, но верила.
Каким-то образом все мы должны искупить свою вину. Но я не думаю, что все мы этого хотим.