— Почему ты сердишься? — в его голосе слышались удивление и грусть. — Это потрясающая возможность. Я забочусь о тебе.
Она остановилась, стараясь сдержать гнев, и медленно повернулась.
— Возможно, ты и сам в это отчасти веришь. Но я могу сама о себе позаботиться и давно уже делаю это.
— Дорогая, у тебя были плохие менеджеры. Ты могла бы стать звездой.
— Может, я и стала бы звездой, если бы имела талант и желание. Послушай, что я тебе скажу: я не хочу быть звездой. Я не хочу выступать. Я не хочу этим заниматься. Я счастлива здесь, Марио, если тебе это важно. Я счастлива с тем, что у меня есть, и такая, какая я есть.
— Силла, ты нужна матери.
— Начинается, — она с отвращением отвернулась.
— Она исчерпала себя. А с тобой спонсоры дадут гораздо больше. Она так…
— Я не могу этого сделать, Марио. И не буду. И это не просто упрямство. Я не могу. Это не мое. Ты должен был поговорить со мной, прежде чем ехать сюда и привозить Кена. И ты должен был слушать, когда я говорила «нет». Я не Дилли. И я не мелю вздор и не притворяюсь. А из моего чувства вины она уже выжала все, что можно. Я не сделаю это для нее.
— Ты очень жестока, Силла, — теперь его лицо казалось и вправду расстроенным.
— Да.
— Она тебе мать.
— Да. А я ей кто? Дочь. Может быть, в этот раз — хотя бы в этот раз — она сможет задуматься о том, что нужно мне и чего хочу я, — она предостерегающе подняла руку. — Поверь, если ты скажешь еще хоть слово, будет только хуже. Советую тебе остановиться. Ты достаточно умен. Передай ей, что я желаю ей удачи. Ни пуха ни пера. Правда. И это все, что я могу ей сказать.
Марио покачал головой, как будто смотрел на капризного ребенка. Потом повернулся и пошел прочь, шаркая своими шикарными туфлями, сел вместе с Кеном в машину и уехал.
Форд подошел к Силле и обнял ее за плечи.
— Этот красный цвет будет отлично смотреться на стенах амбара.
— Да. Ты не хочешь спросить, в чем дело?
— Я уловил суть. Они хотели, ты не хотела. Они настаивали, ты не уступала. Они разозлили тебя, и это хорошо. Но в конце ты расстроилась. И это плохо. Поэтому мне все равно, кто они и что они от тебя хотели. Поэтому я говорю «наплевать» — а этот красный неплохо смотрится на амбаре.
Его слова вызвали у Силлы улыбку.
— Хорошо, когда ты рядом, Форд, — она наклонилась и ласково потрепала Спока. — Вы оба. В Лос-Анджелесе я бы заплатила несколько сотен долларов за такой сеанс психотерапии.
— Мы выставим тебе счет. А теперь не покажешь ли мне, что тут сегодня происходит?
— Пойдем проверим, как там плиточник. Сегодня это мое любимое место. — Она взяла Форда за руку и повела в дом.
Глава 14
Когда Силла показала Добби орнамент для медальонов, он задумчиво почесал подбородок.
— Трилистник, — объяснила она.
— В свое время я любил пропустить пару кружек пива на День святого Патрика. Я знаю, что это трилистник, — улыбнулся он.
— Мне приходили в голову и другие символы. Более строгие и более легкие. Но мне нравится трилистник. Простой и приносящий удачу. Думаю, Дженет одобрила бы его.
— Наверное, одобрила бы. Похоже, ей нравилось все простое, когда она жила здесь.
— Вы сможете это сделать?
— Надеюсь.
— Я хочу три медальона, — Силла радовалась, как девочка. — Три — тоже счастливое число. Один в столовой, один в хозяйской спальне и один здесь, в гостиной. Три круга из трилистника. Необязательно одинаковые, но симметричные. Это я оставляю на ваше усмотрение, — добавила она, когда Добби кивнул.
— Мне нравится работать в этом доме. Словно возвращаешься в прошлое.
Они сидели за импровизированным столом — лист фанеры на двух козлах для пилки дров. Она принесла ему стакан чаю, и они пили чай, пока Джек заканчивал штукатурить последний участок стены.
— Вы видели ее, когда она приезжала сюда?
— Иногда. Она всегда останавливалась, чтобы поговорить. Улыбалась, здоровалась, спрашивала, как дела.
— Добби, а в последние пару лет, когда она приезжала сюда, не было тут никаких слухов о ее… дружбе с кем-то из местных мужчин?
— То есть не миловалась ли она с кем-то?
«Миловалась», подумала Силла, какое чудесное выражение.
— Да, именно это я имела в виду.
Он задумался, и морщины на его лице сделались глубже.
— Не могу сказать. После ее смерти сюда понаехали репортеры, и некоторые из них тоже спрашивали об этом. Всякие ходили слухи, по большей части вранье.
— У меня есть информация, что она кое-кем увлеклась. Очень увлеклась. Вы не помните, с кем она проводила время в последний год или полтора. Ведь она часто приезжала сюда в этот период.
— Точно, приезжала, — кивнул он. — После смерти ее парня ходили слухи, что она собирается продать дом. Но она не продала. Правда, уже не устраивала праздников и не приглашала гостей. Я даже не видел, чтобы она привозила с собой дочку — вашу мать. Кажется, она приезжала одна. Если кто-то увидел бы ее со здешним парнем, пошли бы слухи.
— В те времена тут было не так много народу, чтобы распространять слухи, — заметил Джек, откладывая мастерок. — Я хочу сказать, что тогда вокруг фермы почти не было домов. Правда, дед?
— Это точно. Не было тех домов в поле, через дорогу. Они стали появляться лет двадцать пять или тридцать назад, кажется, после того, как Бакнеры продали свою ферму.
— Так что соседей тут не было.
— Думаю, Бакнеры были ближе всех. Примерно в четверти мили отсюда.
А это интересно, подумала Силла. Так ли уж сложно скрывать любовную связь, когда рядом нет шумных соседей, заглядывающих в окна? Еще одной помехой могли стать журналисты, но они же не стояли лагерем на повороте дороги семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.
Если принять во внимание все, что Силла читала и слышала, Дженет умела скрывать некоторые стороны личной жизни. Немудрено, что после ее смерти не было недостатка в домыслах, слухах, тайнах и намеках.
А пока, размышляла Силла, личность последнего любовника Дженет остается загадкой. Интересно, насколько сильно она хочет заполнить этот пробел в жизни бабушки?
Очень хочет, призналась себе Силла. Ответ на этот один-единственный вопрос позволит раскрыть другую тайну, более важную.
Почему Дженет Харди умерла в возрасте тридцати девяти лет?
Силла обнаружила, что перспектива перевезти Стива к себе в дом вызывает у нее радостное волнение и легкий страх. Он был жив, и состояние позволяло выписать его из больницы. Три недели назад она сидела у его постели, пытаясь вытащить его из комы. Теперь она стояла рядом с ним, а он разглядывал дом. В руке его была трость, на голове бейсболка, одежда немного висела — он похудел за то время, что провел в больнице.