– Найдется у вас лишнее перо? – спросил он. – Я подумал: почему бы мне не написать Гардиману прямо сейчас? Ведь чем раньше он осмотрит Тобби, тем лучше. Правда, тетушка?
Леди Лидьярд с улыбкою указала на поднос с перьями. Проявляя заботу о собаке, Феликс, безусловно, выбрал кратчайший путь к тетушкиному сердцу. Писал он размашисто, с нажимом, часто обмакивая перо.
– Эк мы все прилежно скрипим перьями, как три переписчика в конторе, – бодро заметил он, заканчивая работу. – Словно на хлеб зарабатываем. Вот, Моуди, пошлите кого-нибудь с этой запиской к мистеру Гардиману, да поскорее.
Отправив посыльного, Роберт вернулся в гостиную и с конвертом в руке ждал, когда хозяйка закончит писать. Феликс опять – уже в третий раз – неторопливо двинулся к арке. Но едва леди Лидьярд, забрав у Моуди конверт, вложила в него письмо вместе с банкнотой, как из внутренних покоев, где Изабелла выхаживала больного пса, раздался пронзительный крик.
– Миледи! Миледи! – испуганно звала девушка. – У Тобби удар! Он умирает!
Бросив незапечатанный конверт на стол, леди Лидьярд побежала. Да-да, маленькая, толстенькая леди Лидьярд не поспешила, а именно побежала в свой будуар! Мужчины, оставшись вдвоем, переглянулись.
– Как вы думаете, Моуди, – лениво усмехнувшись, произнес Феликс, – стала бы ее милость так бегать, хвати удар меня? Или вас? Никогда в жизни! Да, такие вот мелочи и подрывают веру в человеческую натуру… Однако что-то я совсем скверно себя чувствую. Проклятый Ла-Манш: как вспомню о нем, внутри все переворачивается. Хорошо бы чего-нибудь выпить, Моуди.
– Что вам прислать, сэр? – холодно спросил Моуди.
– Пожалуй, немного сухого кюрассо с печеньем будет в самый раз. Велите подать в картинную галерею. К черту собачонку! Пойду взгляну на Гоббему.
На сей раз он наконец добрался до входа в галерею и исчез за портьерой пурпурного бархата.
Глава IV
Моуди, оставшись в гостиной, нерешительно смотрел на брошенный на столе конверт. Не заклеить ли его на всякий случай, учитывая ценность содержимого? Однако, поразмыслив, Моуди решил, что не стоит: возможно, ее милости захочется изменить что-то в письме или, к примеру, приписать постскриптум. Да и то сказать, ведь дом леди Лидьярд не гостиница, куда в любой момент могут явиться посторонние. В конце концов, вещицы, расставленные на столах и горках в одной только гостиной, стоят вдвое дороже вложенной в конверт банкноты. И, отбросив колебания, Моуди отправился распорядиться насчет тонизирующего средства, самолично прописанного себе мистером Суитсэром.
Доставивший кюрассо лакей нашел Феликса в галерее: откинувшись на диванчике, гость созерцал творение бессмертного Гоббемы.
– Что ты на меня уставился? – досадливо поморщился он, поймав на себе любопытный взгляд. – Поставь бутылку на стол и ступай.
Уходя, лакей, которому запретили смотреть на мистера Суитсэра, с недоумением обозрел знаменитый пейзаж. Что же он увидел? На небе громоздилась большая черная туча, готовая вот-вот пролиться, внизу рыжели два иссохших без дождя чахлых деревца, а по скверной дороге, которую в дождь совсем развезет, улепетывал от непогоды какой-то маленький бездельник – вот и вся картина. Посему, вернувшись к товарищам, лакей не очень-то лестно отозвался об умственных способностях блестящего Феликса Суитсэра.
– Не все дома у бедняги, – уверенно заключил он.
Сразу же после ухода лакея тишину картинной галереи нарушили доносившиеся из гостиной голоса. Феликс принял сидячее положение.
– Не надо беспокоить леди Лидьярд, – говорил голос Альфреда Гардимана.
– Сэр, я только постучу к ней, – отвечал ему голос дворецкого. – Если угодно, в картинной галерее вы найдете мистера Суитсэра.
Полотнища пурпурного бархата раздвинулись, и в проходе появился высокий жилистый человек с несколько надменной посадкой коротко остриженной головы. В его лице и манерах видна была спокойная уравновешенность, свойственная, вероятно, всем англичанам, постоянно живущим в окружении лошадей. Он был отлично сложен, имел правильные, мужественные черты и, когда бы не его неукротимая страсть к лошадям, он, вне всякого сомнения, пользовался бы большим успехом у женщин. Однако холодная невозмутимость красавца-лошадника отпугивала дочерей Евы, и они не могли решить, стоит ли его рассматривать как возможную партию или нет. И все же Альфред Гардиман был по-своему человек замечательный. Много лет назад, когда ему как младшему отпрыску английского лорда предложено было выбирать между духовной и дипломатической карьерой, он наотрез отказался от того и другого. «Я люблю лошадей и намерен зарабатывать себе на жизнь любимым делом, – заявил он. – А что до обязанностей перед обществом, то о них толкуйте не мне, а моему старшему брату: к нему как-никак переходят и деньги, и титул». С таких вот здравых суждений и небольшого капитала в пять тысяч фунтов Гардиман и начал свое продвижение по избранной стезе. В то время, к которому относится наш рассказ, он уже разбогател и считался одним из корифеев английского коневодства. Богатство и успех в делах не изменили его натуры: он остался таким же молчаливым и решительным упрямцем, как и в юности, был так же предан немногочисленным близким друзьям и прямодушен – порой чрезмерно – с теми, кого не любил и кому не доверял. Войдя в галерею, он остановился на пороге. Его большие серые глаза глядели на племянника леди Лидьярд с холодным безразличием, едва ли не презрением. Феликс, напротив, с готовностью вскочил со своего диванчика и радостно поспешил навстречу вошедшему.
– А-а, вот и вы, дружище! – воскликнул он. – Как мило с вашей стороны! Я безмерно, безмерно благодарен…
– Не утруждайте себя благодарностями, – спокойно оборвал его Гардиман. – Я пришел не к вам, а к леди Лидьярд, взглянуть на ее дом. И на собаку, разумеется, тоже. – Он замолчал и с угрюмым вниманием обвел глазами картины. – Признаться, я мало что понимаю в живописи, – наконец заметил он. – Вернусь лучше в гостиную.
Немного помедлив, Феликс последовал за ним с видом человека, который намерен добиться своего.
– Что вам угодно? – обернулся Гардиман. – Хотите что-то спросить?
– Да, – отвечал Феликс. – Насчет нашего дела.
– Какого дела?
– Вы же знаете какого. Так вы согласитесь подождать до следующей недели?
– Я не стану ждать до следующей недели.
Мистер Феликс Суитсэр бросил на Гардимана испытующий взгляд, но тот был слишком увлечен осмотром гостиной и взгляда не заметил.
– Стало быть, завтра? – помолчав, спросил Феликс.
– Да.
– В какое время?
– От двенадцати до часу дня.
– Значит, от двенадцати до часу, – повторил Феликс. Он еще раз внимательно посмотрел на Гардимана и взялся за цилиндр. – Извинитесь за меня перед тетушкой, но больше ждать я не могу. Придется вам представляться ей самому. – И он вышел из комнаты, демонстрируя на прощание такое же подчеркнутое безразличие к приятелю, какое тот выказал при встрече.