Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я» - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Соломон cтр.№ 183

Опера – искусство, в значительной степени посвященное поиску красоты в трагедии, – стала неплохой подготовкой к жизни для Джулии Холландер, режиссера, работавшей в Английской национальной опере ^[1036]. Еще до зачатия второй дочери, Имоджин, Джулия глубоко задумывалась о человеческих страданиях и вызвалась работать добровольцем в одном из хосписов матери Терезы в Калькутте. Беременность Джулии, казалось, протекала хорошо, пока ранним утром 19 июня 2002 года на 38 неделе у нее не начались внезапные схватки. Боль была мучительной. «Раньше у меня были затяжные роды, – вспоминала Джулия, – и по сравнению с этим те 24 часа были довольно забавными». Она позвонила своей акушерке, которая посоветовала ей обратиться в отделение неотложной помощи в Оксфорде. Администратор больницы сказал, что они не могут принять ее, потому что она находится на учете в акушерском центре; пока они спорили, у Джулии отошли воды, и он посоветовал ей немедленно отправиться в центр. Джей Арден, партнер Джулии и отец ребенка, вез ее туда 40 минут, и центр по прибытии вызвал акушерку. Частота сердечных сокращений ребенка была вдвое ниже, чем следовало, и акушерка посоветовала им немедленно отправиться в ближайшую больницу. К этому времени Джулия кричала от боли и, зная, что ребенок в беде, прилагала все усилия, чтобы родить, хотя раскрытие матки было всего три сантиметра. Она родила через несколько минут после прибытия в больницу. Двумя неделями ранее у Джулии произошло кровотечение из плаценты, но, поскольку Имоджин уже перевернулась и продвинулась по родовым путям, ее голова не позволяла крови просачиваться.

Кровь в утробе – это яд. Кровоизлияние происходит в 1 из 100 беременностей, и зачастую младенцы даже после этого благополучно рождаются. Но у Имоджин, похоже, начались эпилептические припадки. Джулия и Джей перевели ее в Оксфордскую больницу, в которой им ранее отказали, и она была помещена в отделение особой заботы о детях, в нескольких шагах от интенсивной терапии. Позже Джулия написала: «В лимбе ^[1037] умершие младенцы плавают между жизнью земной и жизнью загробной. Они были рождены, но еще не вошли в жизнь» ^[1038]. Через неделю Имоджин открыла глаза, а через десять дней ее с родителями отправили домой.

Имоджин не могла взять грудь Джулии и все время кричала. «В ее криках не было никакой логики, – вспоминает Джулия. – Другая моя дочь тоже плачет, но я знаю, что, если я подойду к ней, она перестанет; часто она совершенно явно плачет, призывая меня. Имоджин совершенно не нуждалась во мне, и ничто из того, что я делала, никак ее не утешало. И все это вызывало ненависть». Уход за Имоджин становился все труднее. Казалось, редко когда она засыпает и точно никогда не просыпается без рычания. Джей умел успокоить ее, чтобы добиться хотя бы временного затишья, он яростно и изнурительно укачивал ее, но через несколько недель ему пришлось вернуться к своей работе. Когда Имоджин было шесть недель, как рассказывала Джулия, она «бросила ее на кровать и закричала: „Я тебя ненавижу! Ненавижу тебя!“ Оглядываясь назад, я думаю, что сама природа говорила мне отказаться от этого ребенка». Врачи, очень сдержанно и афористически, все же пришли к выводу, что Имоджин может прийти в норму. Джулия и Джей испробовали массаж, консультантов по грудному вскармливанию, средства от колик, дневник плача и кормления. Время от времени Имоджин затихала или спала, но никогда не выражала счастья или восторга. Потом ее стало рвать после каждого кормления. Джулия нашла в интернете статистические данные, которые потрясли ее: восемь из десяти родителей, имеющих детей с тяжелыми формами инвалидности, доходили «до предела», и 16 % таких семей в Британии отдали своих детей на попечение.

Один посетитель, посланный Национальной службой здравоохранения для проверки ситуации, назвал Джулию святой. «Конечно, его задача была в том, чтобы привязать меня к ребенку, потому что государство не будет заботиться об этих младенцах, если только они могут избежать этого, – сказала мне Джулия. – Имоджин не переставала кричать, поэтому я должна была стать святой». Наряду с этим героизмом сосуществовала отвратительная ярость. «Однажды ночью в темноте, без луны и без свечи, раскачивая рассерженное маленькое тельце Имми взад и вперед, я почувствовала, что меня саму качает, – писала она позже. – Мне представлялось, что я собираюсь шарахнуть ее головой об стену. Это было бы так просто: ее мягкий череп раскололся бы, как вареное яйцо, если бы я просто взмахнула посильнее. Я никому не рассказывала о своей фантазии, но меня это очень беспокоило – та легкость, с которой я действительно очень искренне представляла, как уничтожить своего ребенка». Имоджин не улыбалась слишком долго, и отсутствие улыбки было верным признаком повреждения мозга. Отчаяние, которое из последних сил сдерживали Джулия и Джей, разрушало их крепость.

Несколько недель спустя Джулия взяла передышку, оплаченную государством, и оставила Имоджин с сиделкой. Она с нетерпением ждала такой свободы, но обнаружила, что отдать дочь кому-то, «умеющему лучше любить такого человека, чем я», было глубоко унизительно. Имоджин прописали множество лекарств, несмотря на отсутствие диагноза; предупреждение педиатра о том, что впереди «серьезные проблемы», вряд ли было правильной дорожной картой решения проблем. Джей начал отстраняться. «Я была в ярости из-за того, что он не любил своего ребенка, – объяснила Джулия. – Это напомнило мне, как я попала в ловушку невозможной, безответной любви к ней». Эта связь, полная двойственности, поглотила всю любовь, которую она могла отдать Джею, и он начал угрожать разводом. «Мы обнаружили, насколько эгоистичным может быть горе», – написала Джулия.

Джей предложил задушить Имоджин, чтобы избавить ее и их от боли. Это было бы в точности как синдром внезапной детской смерти, «смерть в колыбели». Джулия была в ужасе, но ей тоже очень хотелось, чтобы Имоджин умерла. «Я не могла жить с ней, и я не могла жить без нее, – признавалась она. – Что было для нее лучше всего? Имеет ли она право на жизнь? Слово „право“ такое тяжелое, не правда ли? Я думаю, что мы очень, очень запутались в детях и в жизни». Джулия в итоге решила, что удушение ребенка может быть хорошей идеей; теперь уже Джей отговаривал ее, напоминая, что, если она попадет в тюрьму, это окончательно уничтожит их старшую дочь Элинор, которая в два года уже становилась замкнутой и несчастной. Джулия пыталась придумать, как подготовиться к следующим этапам. «Это очень запутанное дело – оплакивать кого-то, кто жив, – писала она. – Вы чувствуете, что не должны этого делать». Они обсуждали возможность подать иск против больницы. Джулия и Джей могли бы получить 3 миллиона фунтов стерлингов на уход за Имоджин, пока ей не исполнится 20, но для этого им пришлось бы не только доказать, что человек в оксфордской больнице, который отправил их к акушерке, проявил халатность, что было очевидно, но также и то, что мозговой деятельности Имоджин не был бы нанесен такой ущерб, если бы Джулию приняли. Оценка всего этого заняла бы шесть лет. Джулия была в ужасе от долгой битвы и того, что в итоге останется без каких-либо средств и с полной ответственностью за ребенка с поврежденным мозгом.