Перекрестки - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Франзен cтр.№ 102

Хлопнула дверь, собака завыла жальче. Вернулся чувак, все так же в расстегнутых джинсах (молнию перекосило из-за разницы в длине ног). Грудь у него была безволосая, почти как у Перри, но пониже пупка виднелась густая растительность. Резко поворачивая голову, он, не останавливая взгляд на Перри, осмотрел комнату, точно искал источник угрозы. И, словно обнаружив ее в проигрывателе, дрожащей рукой потянул от пластинки иглу. Послышался тошнотворный скрежет иглы, царапающей пластинку. Он снова поднял иглу и аккуратно отодвинул вбок. Часто закивал головой, выпрямился и оглядел сделанное.

– Извините за беспокойство… – осторожно начал Перри, сообразив, что чувак чем-то сильно обдолбался.

– Невозможно, невозможно, невозможно, – перебил чувак, не сводя глаз с проигрывателя. – В доме ничего нет, меня наебали, зачем ты пришел?

– Я надеялся купить у вас кое-что.

– Нечего тебе тут делать, мне это не нравится.

– Я это понимаю и прошу прощения.

– Ты не слушаешь меня. Я говорю, мне это не нравится. Понимаешь, что я говорю? Я не про эту штуку, а про штуку, которая за этой штукой, и ту штуку, которая за той штукой, которая за этой штукой. Понимаешь, что я говорю?

– Не волнуйтесь из-за меня, – ответил Перри. – Если вы продадите мне то, что нужно, я заплачу вам полную стоимость и тут же уйду.

Чувак все кивал. Полтора месяца назад, в прошлую встречу за супермаркетом, он тоже был нервный и рассеянный, но гораздо меньше, чем сейчас. Перри решил, что чувак сидит на спидах. Он слышал о таком, но никогда не видел. Уходить не хотелось, потому что за порогом этого дома его поджидал кратер, но инстинкт самосохранения взял верх. Перри повернулся к двери.

– Эй-эй-эй, ты куда? – Чувак преградил ему путь, оперся рукой о дверь. Тыльную сторону его руки покрывали безобразные язвы, от него нестерпимо смердело. – Что ты со мной делаешь? Я такие размеры не потяну.

– Если вы не можете мне помочь…

– Ты решил меня наебать. Вы все меня наебываете. Нет у меня травы, понял? Веселого Рождества, счастливого Нового года… Где деньги?

– Я, пожалуй, пойду.

– Нет-нет-нет-нет-нет-нет. Тебе нравятся таблетки, тебе нравится квалон, у меня еще остался кваквалон.

– Увы, я уже не торгую.

Чувак энергично кивнул.

– Не страшно, мы всё решим. Не уходи никуда, ладно? Стой здесь, не двигайся, я тебе кое-что принесу.

И он босиком, прихрамывая, побрел в заднюю часть дома, где снова завыла собака. Такое рвение, свидетельствующее о перекосе во власти в пользу Перри, отчего-то утишило его страх, и Перри стало интересно, что же такое ему сейчас принесут.

Вернулся чувак, потряхивая стеклянной банкой, как маракасом, в банке из-под арахиса лежало несколько сотен пилюль, и такое изобилие подсказало Перри, что пилюли вряд ли ценные. Скорее всего, амфетамин. Пробовать который его никогда не тянуло.

– Попробуй, – предложил чувак, – их много не бывает.

Крышка глухо стукнула о придверный коврик и откатилась в сторону. Дрожащая рука протянула Перри банку.

– Что у нас тут? – уточнил он.

– Возьми штуки четыре и разжуй, сам увидишь, много их не бывает, ты забудешь о своей травке. Прожуй и подожди минутку, тебя накроет. Первые четыре за мой счет, хули, все-таки Рождество, а сорок отдам за двадцатку, забудешь о своей травке, эта штука просто бомба, бери-бери-бери. Если понравится, а тебе точно понравится, продам тебе бомбу побольше. Бери-бери-бери.

Черный кратер разверзся сразу и спереди, и сзади Перри, а это значило лишь одно: он падает. Перри протянул руку.

Выполнив задание Фрэнсис и обеспечив себе место в весенней поездке с “Перекрестками” в Аризону, Расс в экзальтации вернулся к себе в кабинет. На столе, где, расставив ноги, сидела его дама в охотничьей кепке, ему привиделся аризонский пейзаж. Мысленно он уже катил по тамошним просторам. Его подмывало позвонить ей немедля и доложить об успехе, но весь день, весь вечер верховодила Фрэнсис, возбуждала его пыл, отказывая в награде: этому следовало положить конец. Это он убил дракона! Это ему хватило духу постучаться к Эмброузу! Так что пусть Фрэнсис томится в ожидании, подумал Расс. Пусть гадает и в конце концов сама спросит его, как дела. И тогда он нехотя признается, что простил Эмброуза и едет в Аризону.

Расс запер кабинет и спустился на парковку. На снегу, покрывавшем ветровое стекло “фьюри”, чья-то отроческая рука вывела слово “Упс!”. Из зала собраний доносилась музыка, и Расс вспомнил, что в Аризоне они с Фрэнсис будут не одни, а с целым автобусом потенциально враждебных подростков. Он спохватился, что до сих пор в дубленке.

Расс пристыженно подумывал вернуться в кабинет и переодеться, но ему надоело робеть. Он имеет полное право носить то, что считает нужным. И плевать, если Мэрион узнает, что он провел день с Фрэнсис. Разумеется, если у них начнется роман и перерастет во что-то большее, в новую жизнь, второй шанс, последствия будут зловещими, пока же единственное прегрешение, в котором его можно обвинить, – что он солгал ей за завтраком. И если Мэрион хоть заикнется о дубленке, позволит себе малейший намек, он оглушит ее новостью о том, что Перри курит траву. А еще лучше – расскажет ей про Эмброуза. Три года она очерняла Рика, подпитывая злобу Расса, и когда узнает, что он простил Эмброуза (а тот – его), не посоветовавшись с нею, непременно обидится на такое предательство. Она-то, конечно, считает себя верной женой. Но в каком-то смысле она первая его предала. Если бы Мэрион так не поддерживала его в слабостях и ошибках, он, может, давно помирился бы с Эмброузом. Фрэнсис восстановила его решимость, его удаль, она верила, что он способен на большее.

Опасаясь забуксовать на нечищеном склоне Мейпл и совершенно не торопясь поскорее увидеть Мэрион, Расс поехал домой, на Хайленд-стрит, длинным путем. Сегодня он снова и снова на протяжении шести часов смотрел в лицо Фрэнсис и любовался ею. Такая простая штука (а сколько мужчин принимают ее как должное!) – зайти вдвоем в “Макдоналдс”, не стесняясь своей спутницы, но Рассу это облегчение, так разительно отличавшееся от ежедневного разочарования, какое вызывала у него Мэрион, казалось едва ли не чудом. Стрижка Фрэнсис, даже примятая кепкой, была ей к лицу, Мэрион же за последние годы сменила массу причесок, и каждая ее по-своему уродовала: то слишком короткая, то слишком длинная, она подчеркивала красное лицо, толстую шею, заплывшие бессонницей и жиром глаза. Расс сознавал, что несправедлив к жене. Несправедливо, что она оскорбляет его зрение куда сильнее множества прочих женщин Нью-Проспекта, которые объективно выглядят хуже. Несправедливо, что он наслаждался ее телом, пока она была молода, потом взвалил на нее детей и тысячу обязанностей, а теперь мучается всякий раз, когда случается выйти на люди с ней и ее неудачной прической, беспомощным макияжем и нарядами, которые она выбирает словно назло себе. Он жалел ее, потому что был к ней несправедлив, и чувствовал свою вину. Но невольно винил и Мэрион, потому что ее непривлекательность свидетельствовала о том, что она несчастлива. И на очередном церковном приеме, когда Мэрион выглядела особенно жалко, он чувствовал, что ей даже нравится казаться ему неприглядной, что она будто наказывает его за то, что сотворил с нею этот брак; правда, чаще всего ее несчастье не испытывало в нем нужды. Точно ненависть к собственной внешности – очередное бремя, которое Мэрион безропотно и споро несла ради него. Нужно ли удивляться, что он так одинок в браке?