— Я вернусь к вам, любимые мои, — проворковала я.
И начала одевать вещи, в которых легче умереть, чем ехать в повозке отличным летним днем. Где-то между шелковой сорочкой и чулками, я услышала, как дверь комнаты растворилась.
— Это я, не беспокойтесь, — раздался голос Александра.
Я и не беспокоилась. Попыток украсть мою честь было столько, что я уже выработала пару весьма эффективных приемчиков против похитителей.
— Вы не подскажите, что одевать сначала? — обратилась было я к Александру, указывая на косеет и подвязки к чулкам.
Ответа не последовало. Вместо, меня обвили его сильные руки. Шею обожгло горячим дыханием, по коже побежали, словно языки пламени, поцелуи.
— Будьте моей, — шепнул он мне на ухо, слегка прикусывая мочку.
Я тяжело вздохнула. Аристократик подготовился. Знал пройдоха, почему я ушла из чтецов: терпеть не могу быть чьей-то!
Руки Александра уже подбирались к моей (вернее его маминой) шелковой сорочке, но я резко расправила плечи, пнула его ногу своей и, последним аккордом, выправила руку кулаком прямо в переносицу Александра.
— Ничего не выйдет. Сегодня я слишком рано встала, — сказала я, оборачиваясь к «любовничку».
Александр потирал нос.
— Ну, неужели пекарша так прекрасна? — позволила я себе поинтересоваться.
Александр выпрямился, провел рукой по волосам, и, с видом полным достоинства, ответил:
— Можете не обольщаться. Я лишь хотел дать Вам последний шанс уйти из этого дела.
— Это ясно, — пожала я плечами.
Конечно, я знала — Александр Магс не собирается «обладать» мною на станции смены лошадей. Не того поля ягоды: ни я, ни он. К тому же, я не зря провела всю ночь в обществе повара и служанки. Можете считать, это был своеобразный сбор информации. Следуя из нее, господин Магс вот уже больше года был пылко, страстно влюблен в некую молодую графиню. Быть вместе им, конечно, не давал ее отец. Иначе свадебные колокола звенели бы на всю округу. Но Александр был влюблен. И по характеру не являлся ловеласом. Напротив, такие мужчины верны себе, любимой, и долгу. Меня он хотел лишь испугать. Увы, не вышло.
— Я не уйду, — вслух заявила я.
— Это я уже понял, — теперь потирая ногу, ответил Александр.
— Так корсет или подвязки?
— Одно к другому. Давайте я помогу.
И Александр, по-деловому, словно простые детали, начал собирать мой гардероб.
Глава 3
С инкогнито семейство Магс явно переборщило.
Сменив повозку, мы проехали сотню километров, чтобы снова остановиться и пересесть в другой экипаж. Потом в лодку. А из лодки я выползла (в буквальном смысле) на лошадей. Был уже поздний вечер, и я, изрядно усталая, голодная, да еще и в корсете при шелковых чулках, мечтала об ужине, теплой постели и напялить корсет с чулками на Александра, чтобы он провалился… Но тут передо мной появилось поместье семейства Магс. «Четыре ручья». И я поняла…ну нету у людей чувства стиля! Ни башенок. Ни горгулий. Ни таинственных зеленых лабиринтов в саду. Четыре ручья представлял из себя квадратное, серое, четырехэтажное здание, на высоком каменном фундаменте. Сад напрочь отсутствовал. Лишь зеленая поляна вокруг.
— Сложно, наверное, было архитектора для такого чуда найти? — поинтересовалась я, слезая с лошади.
— Архитектору выжгли глаза, чтобы он не смог повторить чертежи этого дома, — ответил Александр.
Надеюсь, это была шутка. Иначе пара глаз пропала зазря: смотреть в этой серой коробке было не на что.
Александр, тем временем, взял под уздцы своего коня и пошел с ним в обход здания.
— Не говорите, что за лошадьми придется ухаживать самим, — взмолилась я, — Я в изящном платье, и не могу чистить конюшню!
— Вам не придется. Мы лишь поставим лошадей, накормим и напоим их. Для остального завтра вам можно будет переодеться.
— Как галантно, — буркнула я.
Мы обошли дом, и остановились возле тяжелых железных ворот. Александр пошарил в дорожной сумке, вынул ключ, и отворил ворота.
Пред нами предстала лестница, вернее нет, наклонная плоскость без ступеней. Широкая, каменная.
— Нас с лошадьми сюда? — удивилась я.
— Да, — ответил Александр.
— А разве конюшни не должны быть вне дома?
— В этом доме не должны.
И Александр повел свою лошадь по «лестнице всадников».
— Понимаю, почему архитектору выкололи глаза, — пробормотала я, — Не дом, а недоразумение!
Мы поднялись в конюшню, приготовили лошадок ко сну, и, по небольшой крученой лесенке поднялись еще на этаж выше.
Там было темно. Лишь один фонарь возле лестницы.
— Еще наверх?! — вздохнула я, — Мои ноги уже не слушают!
— Хвати ныть, — буркнул Александр.
Мы поднялись еще выше. Он нащупал очередные ключи. Открыл очередную дверь. И я оказалась в раю! Кровать! Большая! Мягкая кровать!
— Прощайте! — бросила я своему работодателю, прыгая на нее, и зарываясь в пуховые перины.
— Спокойной ночи, Розалинда, — ответил Александр, — Завтра встречаемся в шесть в главной столовой.
— В шесть!? — взвыла я.
— А я предлагал вам отказаться от работы! — ответил Александр, и мне подумалось, что садист улыбается.
Я кинула в него подушкой, но он успел закрыть дверь. Ничего, разберусь с ним позже. И с этой мыслью я, не снимая даже корсета, уснула.
Не знаю, спали ли вы когда-нибудь в корсете. Я лично делала это в первый раз. И получалось у меня плохо. Все мое бренное тело болело. Голову наполняли мысли о различных пытках, которые можно было бы проводить с помощью этой модной душегубки. Примерно в три часа ночи я проснулась. В поту и с болью в каждой частичке тела.
— Не стоило лениться, а снять эту жуть перед сном, — выругалась я про себя.
С этим я распрощалась с платьем, корсетом, чулками, и, накинув на себя простую белую рубашку, в которой так приятно дышало все тело, вышла из комнаты. Моей целью было, конечно, найти в этом злосчастном доме хоть один стакан воды. Но судьба распорядилась иначе. Я вышла в узкий коридор, ведущий к лестнице, и, увидев внизу слабый свет, начала спускаться, подразумевая, что кухня может быть на первом этаже. И в этот самый момент я услышала голоса. Они раздавались из зала, находящегося на первом этаже возле лестницы.
Моментально я притихла и стала слушать, пользуясь тем, что мрак наверху полностью скрывал мою фигуру.
— Аккуратнее! Кому я говорю! — выругался мужчина.
Голос был молодой, но слегка покореженный. Возможно, говорящий много пил, или был по-иному небрежен к здоровью.