Горничная - читать онлайн книгу. Автор: Нита Проуз cтр.№ 43

– Вот остаток моего долга, – говорю я. – Как видите, я пошла по бабушкиным стопам. Я человек слова.

Он берет банкноты и принимается их пересчитывать.

– Тут вся сумма, но я одобряю вашу скрупулезность, – говорю я.

Закончив считать, мистер Россо медленно кивает.

– Молли, давай договоримся, что такое не должно больше повториться. Я знаю, что твоей бабушки больше нет, но платить за квартиру следует вовремя. Ты должна привести свою жизнь в порядок.

– Я прекрасно это понимаю, – говорю я. – Что же касается порядка, жить максимально упорядоченной жизнью – мое самое горячее желание. Но мир непредсказуем и полон хаоса, о который нередко разбиваются все мои усилия. Могу я попросить расписку о том, что вы получили всю сумму?

Мистер Россо вздыхает. Я знаю, что это означает. Он раздражен, что не кажется мне справедливым. Если бы мне кто-то принес такую пачку купюр, уж будьте уверены, я не стала бы так вздыхать. Я была бы этому человеку безмерно благодарна.

– Я напишу расписку сегодня вечером, – говорит он, – и отдам ее тебе завтра.

Я предпочла бы получить расписку на руки tout suite ^[12], но вынуждена согласиться.

– Меня бы это устроило. Спасибо, – говорю я. – Хорошего вам вечера.

Он захлопывает дверь, не сказав даже вежливого: «И тебе тоже».

Я иду к своей двери и поворачиваю ключ в замочной скважине, потом, переступив через порог, запираю дверь за собой. Наш дом. Мой дом. В точности такой, каким я оставила его сегодня утром. Чистый. Прибранный. Пугающе тихий, несмотря на звучащий у меня в голове голос бабушки.

«В нашей жизни иногда настают времена, когда нам приходится делать то, чего мы не хотим делать. Но делать это все равно приходится».

Обычно на меня накатывает волна облегчения, как только я закрываю за собой дверь. Здесь я в безопасности. Никаких выражений чужих лиц, которые необходимо истолковывать. Никаких диалогов, которые нужно расшифровывать. Никаких просьб. Никаких требований.

Я снимаю туфли, протираю их тряпочкой и аккуратно убираю в шкаф. Потом похлопываю по бабушкиной вышитой подушке с молитвой о безмятежности в кресле у двери и усаживаюсь на диван в гостиной, чтобы собраться с мыслями. Я пребываю в замешательстве, даже здесь, в покое моего собственного дома. Мне необходимо обдумать мои следующие шаги. Может, нужно позвонить Жизели? Или Родни, за поддержкой и советом? Или мистеру Сноу, чтобы извиниться за отсутствие на рабочем месте в обеденный перерыв, за то, что ушла из отеля, не выполнив дневную норму уборки? Но при одной мысли обо всем этом на меня наваливается усталость.

Я расклеилась так, как не расклеивалась уже давно, со времен Уилбура и «Фаберже», с того дня, когда умерла бабушка.

Сегодня в той чересчур ярко освещенной комнате в полицейском участке детектив Старк обвинила меня чуть ли не во всех смертных грехах, обращалась со мной как с какой-то преступницей, хотя я ничего не сделала. Все, чего мне сейчас хочется, – это повернуть голову и увидеть сидящую рядом со мной на диване бабушку, услышать ее голос, говорящий мне: «Дорогая девочка, не доводи себя до истерики. Жизнь сама расставит все по своим местам».

Я иду на кухню и ставлю чайник. Руки у меня трясутся. Я открываю холодильник и обнаруживаю, что он почти пуст – всего пара лепешек, которые я должна приберечь на утро, на завтрак. Я нахожу в шкафчике вскрытую пачку печенья и аккуратно раскладываю его на тарелке. Когда вода закипает, я наливаю себе чай и кладу в него две ложки сахара, чтобы компенсировать отсутствие молока. Я намереваюсь смаковать каждый кусочек печенья, но вместо этого ловлю себя на том, что жадно поглощаю его и запиваю большими глотками чая прямо за кухонным столом. Не успеваю я оглянуться, как моя чашка пустеет. Мгновенно я чувствую, как чай действует. Меня снова наполняет теплая энергия.

«Когда ничего не помогает, сделай уборку».

Это хорошая мысль. Ничто так не поднимает мне настроение, как хорошая уборка. Я мою за собой чашку, вытираю ее и убираю на полку. Бабушкин антикварный шкафчик в гостиной давно уже требует внимания. Я осторожно открываю стеклянные дверцы и вынимаю все бабушкины бесценные сокровища – коллекцию зверюшек из кристаллов Сваровски, каждая из которых оплачена сверхурочными часами тяжкой работы в особняке Колдуэллов. Ложки, в основном серебряные, найденные за много лет по комиссионным магазинам. И фотографии: мы с бабушкой что-то печем, мы с бабушкой перед фонтаном в парке, мы с бабушкой в ресторане «Олив гарден» с поднятыми бокалами шардоне. И единственная фотография, на которой не мы, а моя мама в юности.

Я беру ее в руки. Они все еще не до конца перестали трястись. Я должна сосредоточиться, чтобы не выронить рамку, пока я протираю от пыли и полирую ее. Если она выскользнет из моих пальцев и упадет на пол, стекло разобьется на тысячу смертоносных осколков. Я приседаю на корточки, чтобы быть ближе к полу. Так безопасней. Я держу рамку обеими руками, вглядываясь в изображение моей матери. Вокруг меня находятся любимые бабушкины вещи.

В моей памяти всплывает еще одно воспоминание, из давнишних, про которое я не думала многие годы. Однажды, когда мне было лет тринадцать, я пришла домой после школы и обнаружила бабушку, стоящую на коленях на полу, совсем как я сейчас. Это был четверг – пыль, которую мы должны… и она начала уборку, ее коллекция была разбросана вокруг нее, она держала в руках тряпку для полировки и эту фотографию моей матери. Едва я переступила порог, как сразу поняла: что-то случилось. Бабушка была растрепана. Ее волосы, обыкновенно идеально завитые и уложенные, были в беспорядке. Щеки ее были в красных пятнах, глаза припухли.

– Бабушка? – спросила я, даже не протерев, как обычно, подошвы моих туфель. – Тебе нехорошо?

Она ничего не ответила, лишь молча посмотрела на меня каким-то остекленевшим, отсутствующим взглядом. Потом произнесла:

– Моя дорогая девочка, я скажу тебе все как есть. Твоя мама. Она умерла.

Я застыла на том месте, где стояла. Я знала, что у меня где-то там, далеко, есть мать, но для меня она была такой же абстрактной фигурой, как королева английская. Для меня она умерла давным-давно. Но для бабушки она очень много значила, и это меня тревожило.

Каждый год, когда близился День матери, бабушка начинала по три раза на дню наведываться к почтовому ящику. Она надеялась, что придет открытка от мамы. В первые несколько лет открытки действительно приходили, подписанные дрожащими каракулями. Бабушка каждый раз была счастлива.

– Она все еще живет где-то на этом свете, моя малышка, – говорила она.

А потом эти открытки перестали приходить, и много лет подряд перед каждым Днем матери бабушка сначала ждала, а потом остаток месяца ходила мрачная. Я старалась компенсировать ей это, спуская все свои карманные на самую большую и веселую открытку, какую только могла найти, переправляя надпись «С Днем матери» на «С Днем бабушки» и заполняя весь разворот внутри красными и розовыми сердечками, которые раскрашивала, очень стараясь не заходить за границы.