– Эта боль сводит меня с ума, – процедил он сквозь зубы. – Тамми каждый вечер смазывала мой обрубок маслом и никогда не жаловалась, что ей недосуг. Хотя, сами понимаете, у нее хватало хлопот с детьми. – Он сокрушенно покачал головой. – Я не могу бросить семью на произвол судьбы. Хотя, конечно, я принес клятву. Обещал служить капитану Кетту верой и правдой, а сейчас, когда все готовятся к сражению, уносить ноги вроде как не слишком благородно. Говорят, армия Уорика уже неподалеку от Кембриджа. Там она соединится с остатками армии Нортгемптона, так что нам предстоит жаркая битва. С другой стороны, проку от однорукого бойца не много.
– А что будет, если тебя поймают при попытке к бегству? – спросил я.
– Надают тумаков и отпустят, как отпускали всех дезертиров. Сами знаете, здесь никого не держат силой. Но уверен, меня не поймают: лагерь слишком велик, чтобы охранять все его границы. Меня волнует другое… – Барак смолк и сокрушенно вздохнул. – Что будет с вами обоими после моего побега? К Николасу и без того относятся с подозрением, хотя он и одержал на суде победу. – Джек перевел взгляд на меня. – А когда выяснится, что ваш закадычный друг дал деру, это, понятное дело, подорвет доверие к вам. По лагерю уже и так ходят слухи, что вы не тот, за кого себя выдаете.
– Эти слухи распускает Локвуд. – Я поджал губы.
– Да чтоб ему провалиться, – кивнул Барак. – Однако многие верят его злобным наветам. И если я убегу, люди сочтут это подтверждением того, что Тоби прав. Скажут, если уж я оказался предателем, то вам точно верить нельзя. – Джек вновь испустил тяжкий вздох, посмотрел на Николаса и произнес вполголоса: – А вот если бы ты исчез из лагеря, то никто не удивился бы. В конце концов, капитан Кетт сам предложил тебе выбор.
– И я сказал в ответ, что остаюсь, – сверкнул своими зелеными глазами Овертон.
– Но ведь по убеждениям ты вовсе не сторонник повстанцев.
– Говори прямо, куда ты клонишь! Хочешь, чтобы я вернулся в Лондон и сообщил твоей жене, что ты жив и здоров?
– По-моему, это самый разумный выход! – Барак двинул кулаком по земляному полу. – И почему только Тамазин не получила ни одного из моих писем? – Он посмотрел на меня. – Насколько я понял, ваши послания дошли до Пэрри.
– Кетт не хочет портить отношения с леди Елизаветой, – сообщил я. – Мои письма, адресованные ее управляющему, он отправил с особым гонцом.
– Так что, ты согласен? – Барак по-прежнему буравил Николаса глазами, а в голосе его звучала мольба. – Уверен, ты доберешься до Лондона без особых помех. Здесь ты чужой и всегда будешь чужим. А в Лондоне сможешь увидеться со своей ненаглядной Беатрис.
Николас провел рукой по спутанным рыжим волосам.
– Говоришь, я здесь чужой? Но в этом мире нет места, где я был бы своим, – обиженно процедил он. – Ты слышал, что я заявил у Дуба реформации? Хотя по рождению я джентльмен, однако беден, как белка зимой. После того как я своими глазами увидел, сколько беззаконий творится в Норфолке, невольно пришлось усомниться в том, что все джентльмены обладают совестью и честью. Да, ты прав, сейчас я похож на сухой лист, который гонит ветер. Прибился к этому лагерю, но не могу чувствовать себя вольготно среди людей, которых с детства привык считать грубыми и невежественными. Не знаю, что со мной будет. Одно могу сказать точно: Беатрис Кензи меня теперь совершенно не интересует. В ее мире я тоже навсегда останусь чужим. Я ответил Кетту, что остаюсь в лагере, и я сдержу свое слово. Так что на меня не рассчитывай!
– Может, стоит попросить капитана Кетта отправить письмо Тамазин с особым курьером? – предложил я.
Барак безнадежно махнул единственной рукой:
– Таких, как я, здесь сотни, и все хотят послать весточку своим семьям.
– Не думаю, что у многих имеются в Лондоне доведенные до отчаяния жены, – возразил я.
– Вы решитесь обратиться к Кетту с подобной просьбой? – пристально взглянул на меня Джек.
– Почему бы и не попытаться? Завтра я поговорю с ним. Хотя прорваться к нему сейчас, когда он готовится дать отпор армии Уорика, будет непросто.
– И все равно спасибо, что хотите мне помочь.
Николас выбрался из хижины и скрылся в темноте. Барак двинулся было за ним, но я остановил его:
– Дай ему побыть в одиночестве. Знаешь, когда я был таким же молодым, как Николас сейчас, я тоже пережил нечто подобное. Утратил веру в старую Церковь и ощутил себя листком, который несет ветер. Человеку непросто обходиться без опоры. Но ничего, пройдет время, и он найдет свой собственный путь, – заключил я со вздохом.
На следующее утро, в среду, двадцать первого августа, в лагерь пришло известие о том, что армия Уорика достигла Кембриджа, где соединилась с остатками армии Нортгемптона. Теперь правительственные войска двигались в сторону Нориджа, и можно было ожидать, что через два, максимум через три дня они будут здесь. По распоряжению Кетта все командиры сотен направились на северный склон, дабы выбрать место для будущего сражения. Я решил последовать за ними, надеясь улучить момент и поговорить с Робертом о письме Барака. Однако стоило лишь выйти за пределы лагеря, как стражник преградил мне путь:
– Туда нельзя! У меня приказ пропускать только командиров.
– Но мне нужно увидеть капитана Кетта.
– Он во дворце графа Суррея.
Поблагодарив караульного, я повернулся и побрел в сторону дворца. Разговор двух повстанцев, который я услышал краем уха, заставил меня остановиться.
– Наши шпионы донесли, что в этой армии больше тысячи швейцарских наемников.
– Ну, приятель, если они такие же храбрые вояки, как итальяшки, то нам нечего их бояться.
– Нет уж, швейцарские ландскнехты – это тебе не итальянские петухи. Они дерутся как дьяволы… – Заметив меня, говоривший осекся. – Вы ведь законник Шардлейк? – спросил он, и в глазах его сверкнуло подозрение.
– Он самый.
– Зачем вы остановились? Послушать наш разговор?
– Да, ваша беседа показалась мне любопытной, – кивнул я. – Армия, с которой нам предстоит столкнуться, не может не вызывать интерес.
– Да вот только интерес бывает разный.
– Мне известно, какие слухи распространяет обо мне Тоби Локвуд! – раздраженно бросил я. – Это все ложь и клевета.
– Кто бы ожидал, что вы скажете иначе, – ухмыльнулся один из повстанцев.
Оба буравили меня взглядами, сложив на груди руки.
«Живое воплощение пресловутого норфолкского упрямства», – подумал я и уныло поплелся прочь.
Входя в решетчатые чугунные ворота бывшего дворца графа Суррея, я невольно вспомнил о расправе над итальянским наемником, которого повесили на стене три недели тому назад. В саду по-прежнему пестрели палатки, а у массивных деревянных дверей стояли двое часовых. Я назвал свое имя и спросил, здесь ли капитан Кетт и могу ли я с ним увидеться. Один из караульных удалился на несколько минут и, вернувшись, предложил мне следовать за ним. По широкой парадной лестнице он провел меня на второй этаж. Двери всех комнат были плотно закрыты, оттуда доносились самые разнообразные звуки, и я вспомнил, что дворец все еще служит тюрьмой для захваченных в плен джентльменов. Остановившись около одной из дверей, солдат постучал, и голос Кетта пригласил нас войти.