Адэр укоризненно покачал головой:
— Вы приняли его помощь, но отвергли мою. Я ранен в самое сердце!
— Я вовсе не… — окончательно стушевалась Аделия, и мужчина поспешил смягчить свой укор.
— Нет, конечно же, нет, моя дорогая, вы просто не знали, что я тоже собираюсь в Манчестер. В противном случае более, чем уверен, вы не стали бы принимать помощь этого монстра, этого Шермана, что опорочил вас на весь Ланкашир.
Теперь Аделия похолодела: она выдохнула залипший в гортани на мгновение воздух и замерла.
Брукс потер ее руки…
— Вы холодная, словно ледышка, бедная девочка. — Он привлек ее ближе. — Мне не стоило напоминать, только, видит бог, каждый раз, как я представляю, что с вами случилось… Мне хочется вырвать этому монстру глаза.
Аделия ахнула.
— Прошу вас, не надо… — прошептала она.
Адэр не ведал всей правды и был несправедлив к младшему Шерману, но открыться ему она не хотела.
— Бедная, бедная девочка, — снова посетовал Брукс, обнимая ее и прижимая к груди, словно безвольную куклу.
Аделия и сама удивилась, насколько слабой себя ощущала в этот момент, насколько безвольной… Должно быть, только подле Адэра Брукса она могла становиться собой: бедной девочкой, притворяющейся кем-то другим. Кем-то достаточно сильным и несгибаемым…
Её подхватили на руки и с нежностью опустили на мягкий матрац. Она не успела понять, что происходит, как горячие, жадные руки скользнули по подвязкам чулок, а мягкие губы накрыли её поцелуем. Столь требовательным и ненасытным, что на мгновение потемнело в глазах… Сладко заныло внизу живота.
И тогда она вспомнила про ребенка…
— Боже мой, нам нельзя! — прошептала она, с трудом прерывая неистовый поцелуй. — Мой ребенок… он пострадает…
— Я буду так осторожен, что он ничего не почувствует… — отозвался мужчина, покрывая горячими поцелуями ее шею и грудь. — Признайся, ты сама этого хочешь… с того самого раза, как мы были вместе впервые. Разве тебе тогда не понравилось? Разве ты не хотела бы все повторить?
Он смял ее грудь через платье, и Аделия вспомнила боль: то, как Адэр ворвался в нее под пологом зеленого леса, как шептал, что боль — лишь преддверие удовольствия, просил расслабиться и довериться ему полностью… Она и доверилась.
— Я замужняя женщина, — сказала она, порываясь подняться. — Это грех. Я не могу!
Брукс потемнел лицом и, уткнувшись ей в волосы, замер на долю секунды — как и Аделия под напором его тяжелого тела.
— Я люблю тебя, — прошептал он ей в самые губы. — И хочу тебя. Ты должна быть моей…
Вместо радости от признания девушка испытала испуг: неожиданный и, казалось бы, неуместный, но он кольнул в самое сердце.
— Я принадлежу мужу, — отозвалась она. — С этим теперь ничего не поделать.
Адэр поднялся и оправил дублет, глядя на нее сверху вниз чуть прищуренными глазами.
Произнес:
— Дитя в твоем чреве не делает его твоим господином
Потом повернулся и вышел из комнаты ни разу не оглянувшись.
Аделия села и оправила сбившуюся до талии юбку. В висках ухало, перед глазами стлался туман…
Что сейчас было? Как до такого дошло?
Ей казалось, она благочестивая женщина, готовая противостоять любому соблазну. Ан-нет, позволила Адэру снова касаться себя, целовать… И если бы ни ребенок… она бы опять ему уступила. Как тогда, в самый первый их раз, когда он сказал ей: «Доверься мне, милая девочка, я покажу тебе звезды…»
Они и в самом деле светили над ней, когда он делал с ней это… когда шептал: «Не кричи, сейчас станет легче. Ты такая красивая!» И она не кричала — считала звезды до десяти и начинала с начала.
Ей казалось, этот акт никогда не закончится…
Никогда не закончится эта пытка.
— Госпожа.
Голос от двери позвал ее, и Аделия воротилась в реальность.
— Мэри-Энн, — прошептала она. — Я сейчас. — И поднялась с постели.
Она ощущала себя грязной, как никогда, запятнанной, словно совершила нечто настолько ужасное, что этому не могло быть прощения.
Если прежде ее тяготило желание умертвить дитя в своем чреве, то теперь чувство вины усугубилось едва не совершенной изменой.
Она действительно слабая и никчемная, бедная девочка, увязшая в паутине лжи и обмана, из которой, казалось бы, не было выхода.
С тяжелым сердцем Аделия вышла из комнаты и покинула стены гостиницы — на душе было пасмурно как никогда.
24 глава
После рассказа трактирщика Коллума обуяло неуёмное беспокойство, сладить с которым не выходило. Он всю дорогу гнал лошадь галопом, то вырываясь вперед от обоза, то возвращаясь к нему; тот, даже пустым, ехал медленно, пересчитывал каждую кочку-колдобину, и мужчине было мучительно черепашье то передвижение. Однако оставить его он все равно не решался: люди зависели от него, а он зависел от них.
Правда, на подъезде к Уоппингу, велев вознице править к «Королевской короне», он все-таки унесся вперед, и, бросив слуге поводья своей взмыленной лошади, поспешил к комнате Аделии Айфорд.
Во-первых, хотел рассказать о том, что узнал от трактирщика, во-вторых, убедиться, что с ней все в порядке. Отчего-то казалось, что ей не составило бы труда ввязаться в опасную авантюру. Характер у нее был для этого подходящий: напористый, вздорный и абсолютно несносный.
На стук ему никто не ответил ни после первого, ни после четвертого стука.
Только служанка с корзиной белья, поднявшаяся на этаж, вдруг сказала:
— Леди из этой комнаты, господин, ушла еще поутру и больше не возвращалась. — Коллум сжал кулаки и выругался сквозь зубы.
— Ты уверена? — спросил он.
— Да, господин. Хозяин велел снести ей обед, а ее не было в комнате. Они ушли с Мэри-Энн, девочкой, что вы наняли для нее…
— Куда ушли?
Резкие, словно рубленые слова Коллума, кажется, испугали служанку, и она стушевалась:
— Так не знаю я, господин. — И поспешила добавить: — Ее с утра спрашивал кто-то… мужчина… Быть может, он скажет точнее.
— Мужчина? — Вот теперь Коллум по-настоящему испугался. Что за мужчина мог спрашивать о ней в этом городе? — Знаешь, кто он?
Служанка указала рукой на дверь в другом конце коридора.
— Он сейчас в комнате. Имени я не знаю.
И не нужно, он все выяснит сам! Коллум большими шагами прошел мимо девушки и дважды ударил в деревянную дверь. Та распахнулась под ворчливое недовольство о том, что некоторые желали бы отдохнуть, и Коллум, опешив на миг, увидел Адэра Брукса в одной рубашке и бриджах.