— Вы везли одну десятую казны Салии! — закричала Ламия. — Какого черта, Дарана!
Женщина виновато опустила взгляд, как и прибывшие с ней девушки.
— Где эти воины? Догоните их и верните золото! Немедленно!
Дарана нерешительно приподняла взгляд и снова опустила.
— Они уже, наверно, вернулись в Шеран. Фавий сказал, что они боятся приближаться к замку, да и в Салии им жутко… и припустили сразу в сторону Шерана…
— Фавий? Друг Никандра? Он вас провожал? — продолжала бесноваться Ламия. — Дарана, ты дура! Делай что хочешь, но избавься от золота! — она отвернулась от стражницы и повозки и подперла руками поясницу, глубоко вздыхая и чувствуя, как её пинают изнутри. — Черт! Что ты натворила?.. Здесь же раза в три больше золота, чем я ему дала… Это точно не закончится хорошо.
— Ламия, успокойся, — попросила Рамилия, дотрагиваясь до спины королевы, но та от неё отмахнулась, снова поворачиваясь к Даране.
— Собирайтесь. Возьми побольше людей. Я сейчас напишу в столицу, чтобы вам навстречу направили воинов. Повезете золото обратно.
— Ламия, не хорошая это идея, — осторожно предупредила Рамилия. — Золота много. Вдруг разбойники нападут…
— Вот пусть и нападут! — огрызнулась королева. — Это не наше золото. Оно Шерана. И у меня оно не останется! Два часа вам на еду и отдых, а потом выезжайте! — скомандовала она Даране.
Та с готовностью кивнула.
— Я пока письмо напишу новому соседу, — прорычала королева, морщась и поглаживая живот, чтобы успокоить ребёнка. — С благодарностью за щедрые подарки…
— Кстати, — вспомнила Дарана, открывая походную сумку, которая болталась у неё на боку. — Король тоже письмо передал.
Она протянула конверт грозно смотрящей на неё королеве. Та вырвала его из её рук и неаккуратно вскрыла уже привычно белоснежную, плотную бумагу.
«Мы в расчёте.
Можешь хоть выкинуть золото, хоть скормить его своим зверям. Я считаю, что вернул тебе то, что взял, и договор потерял свою силу.
Скоро вернусь.
Никандр»
В письме не было никаких шуточек про «Госпожу Ведьму», никаких слов про её самочувствие, здоровье или ребёнка. И почему-то это испугало Ламию наравне с первой то ли просто фразой, а то ли угрозой.
— Мы закрываем границы, — прошептала она, на этот раз не разрывая письмо, а складывая его в несколько раз.
— Что? — не поняла Дарана. Границы Салии и без того были не слишком открыты, их королевство не считалось самым дружелюбным.
— Для Шерана границы закрыты. Никого не впускать оттуда, — повторила Ламия всё ещё заторможенно после шока и страха, пронзивших её.
— А как же торговый путь? — напомнила Рамилия.
— Никакой торговли.
— Но Шеран наш главный поставщик зерна…
— Я сказала: никакой. Напишу приказ, — перебила её Ламия, поворачиваясь к замку. — Собирайтесь, — обратилась она к Даране. — Никаких двух часов на отдых не будет. Вам надо умудриться догнать друга Никандра с повозкой, груженной золотом.
— Как мы это сделаем? — переспросила Дарана.
— Ваши проблемы! — огрызнулась Ламия, снова прикрикнув.
ГЛАВА 40. Вторжение
Чем ближе становились роды, тем меньше Ламия обращала внимания на письма мужа и его желание вернуться. Она полностью сосредоточилась на себе и готовилась не только к родам, но и к последующему материнству ведь несмотря на то, что у неё уже было три сына, матерью ей не удалось побыть ни разу и она плохо представляла, какие обязанности на неё наложит этот статус.
К ребёнку она относилась двояко. С одной стороны, с нетерпением ждала дочь, мечтала о том, что будет для неё лучшей матерью, чем была для неё собственная, грезила о том, что с появлением малышки, она наконец перестанет ощущать себя одинокой и никому не нужной. Но, с другой стороны, она очень боялась и даже не того, что родится мальчик, а того, что не справится, что станет такой же матерью как Махлат для неё или она сама для Дамия. Иногда даже жалела, что затеяла это дело с замужеством и беременностью. И очень часто её посещали мысли, что лучше отдать ребёнка, кем бы он ни родился, Никандру. Правда она тут же себя одергивала, чувствуя возмущенные толчки изнутри.
Несмотря на все свои страхи, ребёнка Ламия искренне любила и намного больше, чем остальных своих детей. Она мало кого любила в своей жизни и практически никого в ней не было ни сейчас, ни раньше, за кого бы она согласилась отдать жизнь. Ламия была эгоисткой и о любви и самопожертвовании имела лишь смутное представление. До того момента, как её четвертый ребёнок зашевелился впервые. И если до этого он у неё ассоциировался только с гарантом безопасности Салии, то в тот момент она поняла, что он не только будущий правитель её королевства, но ещё и её собственное невинное, беззащитное дитя.
На любви Ламии к ребёнку во много сказалось её неравнодушие к его отцу. И пусть с Никандром она быть не могла, но её грела мысль, что у неё от него останется ни много ни мало, а целая дочь. Она мечтала, что малышка будет похожа на отца во всем. Ламия считала, что чем больше она возьмет от него, тем меньше унаследует от неё и сможет разорвать проклятую ведьминскую репутацию, которая ей самой досталась от матери.
— Я вот думаю, надо, наверно, попросить Никандра прислать свой портрет, чтобы малышка знала на кого она похожа.
— На кого она может быть похожа? — проворчала Рамилия, которая в последнее время не спала и не ела, подбирая штат прислуги для будущей принцессы: королева пожелала, чтобы у её дочери было и несколько нянек, и несколько кормилец и даже собственная охрана. — На тебя она будет похожа.
Ламия одарила управляющую недовольным взглядом.
— Что ты так смотришь? Все мальчики на тебя были похожи.
— А дочь будет похожа на отца. Я хочу, чтобы её имя ассоциировалось с родом Пран, а не Нарин.
— Это будет сложно сделать, если она будет жить здесь и не будет выезжать из замка, — заметила Рамилия, а Ламия тут же расстроилась, складывая руки на животе, будто хотела его прикрыть, хотя сделать это было уже невозможно. — Сегодня смотрим ещё трех кормилец. Надеюсь, хотя бы их ты не обругаешь?
— Если они не будут такими ужасными, как прошлые, не обругаю, — милостиво кивнула Ламия.
— Те были не так и плохи, — проскрежетала зубами Рамилия. — Просто помни, что вариантов у нас немного. Не все согласятся работать в замке.
— Помню, помню…
— Если ты из этих никого не выберешь, будешь кормить дочь сама, — пригрозила Рамилия, и Ламия снова поморщилась, но не столько от несогласия с управляющей, сколько из-за того, что малышка сильно толкнулась, доставляя ей дискомфорт.
— Нет, точно в отца пойдёт. У меня такой силы отродясь не было, — заявила она, поднимаясь с трона, делая несколько шагов из стороны в сторону и потирая поясницу. — И кормить я никого не буду. Ни за что.