Ламия совсем потеряла покой. Она не могла толком спать, потому что её мучили кошмары с Никандром в главной роли, она не могла заниматься государственными делами, забросила все свои увлечения и развлечения. И днями напролет ждала, то выписывая круги перед воротами, то глядя в даль из окон столовой, а то и забираясь на крепостную стену.
Вестей не было очень долго, а именно три недели и два дня.
Ламия не знала, что ей предпринять: отправить в Шеран своего посла или продолжать ждать и не показывать носа, чтобы её не заподозрили в причастности к бунту изгнанного принца-братоубийцы. Чем больше проходило времени, тем больше она теряла надежду на благоприятный исход захвата трона Шерана.
Одинокий всадник показался на приступах к замку только к середине четвертой недели после сообщения Дараны. Ламия увидела его сама, когда разглядывала подножье горы и лес вокруг из окон столовой. Неведомым образом женщина почувствовала, что это новости, которых она ждет уже очень долго.
Королева тут же направилась вниз, стараясь ступать плавно и осторожно по каменному полу и не срываться на бег, который не только был опасен в её положении, но и мог быть неправильно понят слугами. Или, наоборот, правильно, но это было бы ещё хуже.
Когда она вышла на улицу, ворота уже закрывали, а в сторону замка бежала одна из стражниц.
— Госпожа, — радостно воскликнула девушка, увидев королеву на крыльце. — Письмо из Шерана, — доложила она, протягивая конверт, и, не скрывая любопытства во взгляде, застыла рядом.
— Иди отсюда, — нахмурилась королева, пряча письмо в складках платья и начиная злиться на девушку.
Стражница разочарованно поджала губы, но покорно поклонилась и побежала обратно на пост. Ламия оглянулась по сторонам, оценила то расстояние, которое отделяет её от женской свиты, которая продолжала везде её сопровождать, и подняла конверт к глазам.
Бумага была непривычного, высокого качества — белоснежно-белая, плотная, не такая, на которой Дарана писала до этого. Герб на конверте действительно стоял Шерана, из-за чего королева понадеялась, что всё-таки письмо ей пришло от стражницы. Хотя были у неё и другие подозрения: из Шерана мог писать ей и Сникс, обвиняя в пособничестве предателю. Был ещё один вариант, но на него она уже отчаялась надеяться.
Но, как оказалось, зря.
Писал Никандр. Коротко, сухо и по делу.
«Госпожа Ведьма, — Ламия сжала от злости челюсти при первых же словах, понимая, что муж писал явно в приподнятом настроении. — Шеран наш, Сникс казнен. Твой заговор, или чем ты там грозилась мне помочь, сработал. На удивление все оказалось не так сложно, как я ожидал. Нам сопутствовала удача на каждом шагу. Города сдавались один за другим даже без боя. Ворота столицы также перед нами распахнули. Был бой за замок, но нам удалось одержать вверх, благодаря помощи армии Шерана. Люди, которые ополчились против меня после смерти Ратора, видимо, переосмыслили произошедшее и поддержали меня в борьбе со Сниксом, помощь наемников даже особо не потребовалась.
Завтра состоятся вторые похороны Ратора и его семьи, хочу перезахоронить их сам и отдать дать уважения. А в конце недели состоится моя коронация.
К сожалению, вернуться в ближайшее время у меня не получится. Необходимо решить дела Шерана. К тому же меня беспокоит мать. Она жива, но не совсем здорова — не может смириться со смертью брата и внуков. Однако, надеюсь, наш ребёнок вернет ей интерес к жизни. Возьму её с собой, чтобы вас познакомить.
Сообщаю, что все твои люди живы. Правда Дарана ранена и пока не может сидеть в седле или ябедничать тебе о том, что я до сих пор жив. Поэтому пишу сам, — Ламия, изо всех сил сдерживающая эмоции при прочтении, на этот раз не смогла не фыркнуть раздраженно. Она сжала крепче письмо, сдерживая порыв порвать его на мелкие кусочки и продолжила чтение. — Рана её не серьёзная. Как только поправится, я отправлю твоих людей обратно в Салию. Можешь не беспокоиться.
Как у тебя дела? Как малыш? Живот уже виден?
Буду очень ждать ответа.
Король Шерана Никандр Пран».
Был у Ламии период, да не один, когда ей писали любовные письма, посвящали песни, рисовали картины. Она искренне ненавидела эти словесные пируэты, рифмованные строчки или свои собственные портреты, но почему-то сейчас они ей показались намного более уместны тех фактов, которые перечислил муж. Муж, который написал ей письмо спустя практически полгода разлуки. Муж, которому, оказалось, её помощь была не особо и нужна.
— Что значит «малыш»? — прошипела Ламия, разрывая письмо пополам. — Мальчик? Не дождешься… Живот ему подавай. У самого у тебя живот, — прошипела она, разглаживая платье спереди и снова разрывая куски письма ещё на две половинки. — Мать его жива… Да какая мне разница жива она или нет. Она же его мать, я-то здесь при чём?
Куски бумаги продолжали множиться, а потом были выброшены на ступени крыльца под продолжающиеся ворчание королевы.
— Живот… — возмущалась она. — Какое ему вообще дело до моего живота… Пусть только попробует вернуться. Я ему такой живот покажу… — она обернулась и встретилась с непонимающими взглядами женщин из свиты. — Что?! — прикрикнула на них. — Не видите мусор? — указала она на ступени. — Уберите! Быстро! — скомандовала и начала подниматься, чтобы затем скрыться в замке, прикрывая ладонью начавшую выпирать часть тела, которую муж нелестно обозвал «живот».
Писать ответ новому королю Шерана она не просто не торопилась, а не собиралась.
ГЛАВА 39. Золото
В замке, наконец, воцарился мир. У Ламии не только улучшилось самочувствие, но и поднялось настроение. А причиной тому стали все чаще приходящие письма из Шерана. Никандр стал писать не только часто, но и более эмоционально. Видимо, злился, что жена ему не отвечает. Королева же Салии невозмутимо читала короткие строчки от немногословного мужа, рвала или сжигала письма и облегченно вздыхала, поглаживая живот.
Никандр даже пошёл на хитрость и прислал в Салию официальное письмо, как только что вступивший на трон король. Он писал о том, что надеется на дальнейшее продуктивное сотрудничество Салии и Шерана и обещал в ближайшее время открыть торговые пути, которые перекрыл Сникс. На это письмо Ламии пришлось ответить. Поняв, как надо, Никандр отправил ещё несколько подобных посланий. И на них Ламия с хитрой улыбкой тоже ответила. Однако ни о своём здоровье, ни о самочувствии, ни тем более о ребёнке не упомянула, думая, что злит его этим и не зная, что в замке у короля есть свой личный шпион в лице Ревен, которая докладывает ему обо всём, что происходит с Госпожой.
Словом, ничего не предвещало беды, но через месяц из Шерана пришли вести, что в Салию выехали стражницы замка Нарин.
— Ламия, Дарана вернулась, — обеспокоенно доложила Рамилия, заходя без стука в кабинет Госпожи, которая вместо того, чтобы читать отчеты и изучать корреспонденцию, подперла щеку рукой и дремала. В последнее время её постоянно клонило в сон, зато ночью, когда согласно своему новому распорядку дня, ей полагалось спать, сна не было ни в одном глазу, потому что ребёнок пинался и вертелся. Пусть ещё и не очень активно, но учитывая то, что мать затаив дыхание от ужаса прислушивалась к каждому толчку, её спокойствию это не способствовало.