— Кажется, я начинаю привыкать к причудам королевы и не спать по ночам, — усмехнулся он тому, что самостоятельно проснулся в четвертом часу утра. Фавий и Рит, конечно, спали, поэтому его собеседницей стала Ревен, которая вместе со служанкой принесла для него ранний завтрак.
— Сомневаюсь, что к ночной жизни вообще можно привыкнуть, — улыбнулась женщина, сервируя стол. — По крайней мере, работать очень непросто. Да и для здоровья вредно.
Никандр вопросительно поднял брови, когда она отошла от стола и приглашающе указала на блюда.
— А почему вообще королева предпочитает ночную жизнь? — поинтересовался он, садясь за стол, поднимая вилку, но не торопясь приступать к еде.
Ревен задумалась, а затем пожала плечами.
— Я не знаю. Не так давно служу в замке, — призналась женщина. — Когда я сюда пришла, Госпожа уже не бодрствовала днём.
— И что? Никаких сплетен среди прислуги не ходит об этом? Наверняка ведь кто-то знает причину, — заинтересовался мужчина.
— Разве что Рамилия, — пожала плечами Ревен. — Она единственная осталась с Госпожой с самого её детства. Всю прислугу же Ламия сменила, как только стала королевой: мужчины умерли или бежали, а женщин, кто остался в живых после чумы, Госпожа сама выгнала, да и потом часто меняла. Она довольно придирчива к своим людям, — пожаловалась тётушка. — Нам она хоть и многое разрешает, но и спрашивает не мало. Нелояльных к себе людей Ламия держать точно не будет. Выгоняет любого, кого только заподозрит в нелюбви или в неискренности.
Король одарил женщину осуждающим взглядом.
— Вы называете свою королеву по имени, а некоторые её ещё и Ведьмой обзывают — вам разрешается, я бы сказал, чересчур много, — хмыкнул Никандр, вспоминая стражниц со стены, которые «гостеприимно» встретили его в день прибытия.
— Да, действительно, — кивнула Ревен. — К ней не только тётушки и дамы обращаются на «ТЫ», но и кое-кто из прислуги. Не знаю с чем это связано, но, кажется, Ламия не любит свой статус. Когда к ней обращаются «Ваше Величество» она злится. Поэтому мы и зовем её Госпожой.
— Или по имени, — усмехнулся Никандр причудам королевы. В его собственном замке никто даже из знати не посмел бы обратиться к королю по имени. Такой привилегией обладали лишь члены семьи или близкие друзья, вроде наставника Рита или Фавия, с которым Никандр вырос, а затем прошёл плечом к плечу не одно сражение. — Так что там с ночным бодрствованием Ламии? Неужели никто не сплетничает по этому поводу?
— Сплетничают, конечно, и много. Но что из этого правда я не знаю.
— И что говорят?
— Что Ламии думается лучше по ночам, что она вампирша, которая ненавидит свет дня, кто-то говорит, что от солнечных лучей она болеет, кто-то, что ночью у неё бессонница и кошмары, а кто-то обвиняет её в ведьмовстве и приготовлении по ночам страшных заклинаний и зелий, — Ревен пожала плечами. — Ещё говорят, что раньше Госпожа вела дневную жизнь и по ночам спала. Этому я верю, потому что несколько раз сама слышала, как она вспоминала как выезжала в столицу на праздники или как охотилась в дальних лесах. А что и когда случилось, что она перестала спать ночью, не знаю… Правду, если кто и знает, то только Рамилия.
— Она с ней с детства? — повторил король слова женщины, которые также его заинтересовали.
— С шести лет насколько мне известно, — кивнула Ревен. — В молодости Рамилия была няней сестры Ламии.
— Сестры? — удивился король. — Разве королева не единственный ребёнок Махлат?
— Да, единственный, — подтвердила Ревен. — Я имела в виду Её Высочество принцессу Зору, дочь короля Лареля и королевы Заны.
— А, — вспомнил Никандр. — Ту, которая с башни спрыгнула после казни братьев?
Ревен серьёзно кивнула.
— Рамилия сначала была её няней, а затем и учительницей. Но когда принцесса трагически погибла, Ларель вернул Рамилию в замок и приставил к маленькой Госпоже… Даже не знаю правду говорят или врут, но ходят слухи, что Ламия выжила в то неспокойное время, когда в замке правили бывший король и сумасшедшая Махлат, только благодаря Рамилии… а так бы они дочь сжили со свету, — осуждающе покачала головой женщина. — Как бы там ни было, Рамилия все знает о Госпоже, все её тайны. А оберегает и опекает, как собственную дочь.
— Да, это я заметил, — усмехнулся король, отставляя почти нетронутую тарелку. — Ламия скоро выйдет из своих подземелий?
Ревен незаметно напряглась.
— Она уже вышла, — доложила, и Никандр тут же поднялся со стула. Однако женщина загородила ему путь к двери. — Я пришла вас предупредить, что сегодня Госпожу лучше не беспокоить. Она не в настроении.
— Ага, знаем, — хмыкнул недоверчиво Никандр и попытался обойти Ревен, но она вновь ему помешала.
— Госпожа отправилась навестить детей.
— Каких детей? — не понял мужчина.
— Своих, — ответила Ревен, а затем пояснила. — Она ушла на кладбище.
Королю пришлось отступить.
— И часто она их навещает?
Ревен не задумалась ни на секунду и тут же кивнула.
— Часто. Каждый месяц несколько раз у них бывает.
— Сколько раз?
— От пяти до пятнадцати, я думаю.
Не сказать, чтобы Никандр осуждал королеву, но определенно и в этот раз он её снова не понимал. Насколько знал мужчина, после смерти третьего её сына прошло уже больше двух лет. Да, срок не очень большой, да, это её дети, но всё равно король считал посещение кладбища так часто чем-то ненормальным.
— Госпожа не любит, если её беспокоят, когда она ходит к детям. В этот день мы обычно не выходим в общие залы и коридоры, чтобы не встретиться с ней, когда она уходит или возвращается.
— Почему?
Женщина пожала плечами.
— Госпожа распорядилась, чтобы никто ей не мешал в эти дни. И даже на глаза не попадался… Поэтому очень вас прошу сегодня не искать с ней встречи.
Никандр и сам, без подсказки понимал, что Ламия ушла на кладбище не веселиться, что она ушла туда пообщаться с умершими, уединиться, что-то обдумать, принести дань уважения. Он тоже, когда изредка навещал могилу отца, раздражался, если кто-то нарушал его одиночество.
— Ложитесь спать, — посоветовала Ревен, кивая служанке, чтобы она собрала тарелки со стола.
Всё ещё продолжая раздумывать о Ламии и её связи с умершими детьми, Никандр опустился в кресло около камина. Раньше ему казалось, что королева не была привязана ни к мужьям, ни к сыновьям. Она не выглядела страдающей или печальной. Наоборот, как он уже не раз отмечал, перед ним предстала сильная, уверенная в себе, прекрасная женщина. Да по её внешности нельзя было даже сказать, что она уже не раз была замужем и рожала, не то, что она схоронила несколько своих семей.
Однако по словам Ревен, становилось очевидно, что Ламия не так хладнокровна, как пытается показать. Она всё ещё горюет по младенцам, которые ушли, даже не начав толком жить.