Ламия перевела вопросительный взгляд на Рамилию, а та — возмущенно-испуганный на короля. Однако на этот раз Никандр не спешил защищать говорливую и грубую женщину.
— А вы не пробовали хоронить умерших за пределами замка? — поинтересовался он, словно не замечая, какими взглядами обмениваются Ламия и Рамилия. — Да и… вообще хоронить их, — добавил он.
Судя по улыбке королевы, она оценила его тонкий намек на вчерашний инцидент.
— Интересное предложение. Надо будет обязательно его рассмотреть, — кивнула, а затем указала в сторону уже накрытого стола. — Прошу.
Король глянул с опаской на предложенные угощения, а вернее, на обилие мясных блюд.
— У нас сегодня деликатесы. Тушеное сердце, печень с овощами, мясо с яблоками и, м-м-м, моя любовь — язык, — озвучила Ламия, останавливаясь около стола и рассматривая блюда. А затем подняла лукавый взгляд на побледневшего Никандра. — Извините, легких нет. Ночью я все съела.
Мужчина перевел на неё взгляд и заметил еле различимую, но усмешку.
— Вы смеетесь надо мной?
— Не столько над вами, сколько над ситуацией, — широко улыбнулась Ламия, садясь за стол. — Я, если честно, даже не сразу поняла, из-за чего вы так поспешно сбежали. Рамилии пришлось пояснять, какая именно картина предстала перед вами.
Никандр все так же, не отрывая пристального взгляда от королевы, занял место напротив. Он в который раз поражался её красоте, её плавным, но властным движениям, её вежливой, но в то же время ехидной и насмешливой речи. Он снова словно был ею околдован. Наверно, если бы его сейчас спросили, как он относится к предпочтениям королевы относительно мясных блюд, он бы сказал, что ему всё равно. Она была настолько прекрасна, что сохранять трезвость мысли было непросто.
— Видимо, перед браком нам придётся обговорить мои вкусовые привычки, — усмехнулась Ламия, прикрывая рот рукой, когда Никандр указал служанке на овощное рагу, в то время как ей накладывали различные мясные деликатесы. Она посмотрела на одну из девушек, и та быстро скрылась за дверью, а затем вернулась с красным десертом, который подавали вчера, и поставила его около королевы. — Да уж, довольно странная тема для разговора накануне помолвки, но тем не менее… Я люблю мясо, и очень. — Ламия наколола кусок на вилку и отправила в рот, медленно пережевывая под взглядом мужчины. — Люблю курочек, индюшек, коровок, свинюшек, барашков. Очень люблю дичь: уток, оленей, кабанов. Люблю даже милых пушистых зайчишек, — перечисляла она медленно, с паузами, а затем той же вилкой разломила напополам десерт, из которого на тарелку вылился ярко-красный сироп. Она дотронулась до образовавшейся лужицы пальцем, а затем лизнула его. — А ещё очень люблю клубничные и вишневые десерты. Особенно ночью, — закончила свою речь и подняла бокал с вином, отпивая из него.
Она так вызывающе, так провокационно смотрела на Никандра, что он не мог отвести взгляд, а когда начала облизывать пальцы, мужчина подавился и закашлялся, наконец отводя взгляд и прикрывая рот кулаком. Ламия снова улыбнулась, покачала головой и принялась есть уже нормально, без всяких двусмысленностей и соблазнительных движений.
Никандр, чтобы скрыть неловкость, которую, кажется, ощущал только он, кивнул служанке, прося положить и ему мясо, которое нахваливала королева.
— А трупы вам зачем? — постарался как можно обыденнее поинтересоваться мужчина, будто разговор коснулся погоды.
— Обожаю их общество. Молчат, слушают внимательно… только вонять начинают со временем. Но у всех свои недостатки, — заметила она и глянула на Никандра, который не улыбался, был мрачен и шутку не оценил. — Только не заподозрите меня в ещё одном виде извращений.
— Изо всех сил стараюсь этого не допустить, — ответил мужчина предельно сдержанно. — Так зачем он вам?
Ламия терпеливо вздохнула и отпила из бокала.
— Я увлекаюсь… как вы ночью выразились?.. — нахмурилась она, будто ей трудно давалось воспоминание. — Ах да, я увлекаюсь врачеванием. Кто-то называет это ведьмовством, кто-то дьявольщиной. Но если в общих чертах, то я лечу людей. А для этого мне необходимо знать, из каких органов состоят их тела. И периодически, я бы даже сказала — изредка, мне доставляют трупы для изучения. Исключительно в мирных целях, — подчеркнула она. — Если хотите, мы можем прямо сейчас спуститься в лабораторию и пересчитать все его органы. Уверяю, они в полной комплектации и даже не надкушены… А вот клубничному десерту, увы, вчера не поздоровилось.
— Как это мило, — хмыкнул Никандр. — Первое свидание в присутствии трупа.
— У нас свидание? — все с тем же ехидством уточнила женщина. — Вы бы хоть предупредили. Я бы привела себя в порядок.
— Вам никто не говорил, что у вас язык ядовитый?
— Мучаюсь с самого рождения, — печально вздохнула Ламия. — Сцеживаю, сцеживаю яд… уже даже нашла ему применение в смазке стрел моих лучниц… да что толку.
Королева была в отличном настроении, судя по тому, с какой охотой разговаривала и по-черному острила. Никандр слушал её, но не испытывал неловкости, смущения или злости, а, наоборот, наслаждался тем «ядом», который она источала.
— Ну а у вас какое оправдание? — поинтересовалась Ламия.
— Насчет чего?
— Почему вы остались в замке после того, что увидели? Любой нормальный человек сбежал бы от людоедки, ведьмы, проклятой… и прочие, прочие мои славные прозвища.
— И вы?
— Я особый случай. Меня к «нормальным» причислить сложно.
— Вот уж точно, — согласно хмыкнул Никандр, отпивая из бокала и понимая, что ему налили очередной фруктовый напиток, а не вино, как королеве. Той тем временем алую жидкость все подливали и подливали, потому что на этот раз она не смаковала, а пила с удовольствием и много. Правда, Никандр не решился бы утверждать, что она пьянеет: даже несмотря на их разговор, слишком цепким и трезвым был взгляд, которым она, казалось, считывала каждое его движение, каждую эмоцию.
— Ну так почему? — снова настояла Ламия на ответе.
— Стараюсь не поддаваться слепой вере слухам о вас.
Королева вскинула брови и даже отставила бокал, будто была несказанно поражена такому ответу.
— Гм, — кашлянула. — И как? Получается?
— После вчерашнего не очень, — признался король. — Слишком уж яркие рассказы ходят о вас.
— Кровавые? — уточнила она с нескрываемым, будто детским, наивным любопытством.
— Очень, — улыбнулся он, глядя на то, как она вмиг растеряла всю свою величественность и напыщенность.
— А какие именно? Что говорят?
— Ну-у… так всего и не упомнить. Что вы сердца на ужин едите. — Не скрывая широкой улыбки, он кивнул на блюдо с оленьим, как понимал, сердцем. Ламия тоже широко, радостно улыбнулась, обнажая зубы и становясь ещё более красивой. Но на этот раз не мрачной красотой, а трогательной, открытой. — Что утро вы начинаете с человеческой крови, — указал он и на её бокал.