Воображая город. Введение в теорию концептуализации | Виктор Вахштайн | страница 89 | LoveRead.ec

Итак, весьма одинокий, но когнитивно одаренный и созерцательно настроенный дикарь осмотрел пещеру изнутри и снаружи, разработал концептуализацию пещеры как укрывающего пространства, сумел изобразить ее адекватным образом в наскальном рисунке и транслировал образ объекта своим сородичам. Все, теперь пещера будет жить в веках как сообщение, независимо от того, пользуется ли ей кто-то по прямому назначению. А затем – следите за руками —

…происходит то, что имеет в виду Р. Барт, когда пишет, что «с того мига, как возникает общество, всякое использование чего-либо становится знаком этого использования». Ложка обусловливает и развивает определенные навыки принятия пищи и означает сам данный способ принятия пищи, а пещера обусловливает и стимулирует способность находить убежище, сообщая о возможности использования ее в качестве убежища. Причем и ложка, и пещера сообщают это о себе вне зависимости от того, пользуются ими или нет [там же: 260].

Проследим еще раз механику семиотического «набега» на архитектуру. Есть пещера. В процессе утилитарного использования она обретает свою функцию – укрытие. Сравнивая пещеры между собой и выделяя их конститутивные признаки, субъект создает абстрактную модель пещеры. На следующем этапе абстрактная модель транслируется в коммуникацию посредством иконического изображения: появляется образ пещеры. С этого момента у пещеры обнаруживается еще одна функция – сообщать о возможности укрытия. Вторая функция (денотация) замещает собой первую – бесхитростную функцию архитекторов, – и именно она теперь называется «первичной».

Эко заключает:

Значащие формы, коды, формирующиеся под влиянием узуса и выдвигающиеся в качестве структурной модели коммуникации, денотативные и коннотативные значения – таков семиологический универсум, в котором интерпретация архитектуры как коммуникации может осуществляться на законных правах и основаниях… В этих пределах и следует вести речь о коммуникативных возможностях архитектуры [там же: 269].

Разумеется, на этом работа специалиста по знаковым системам еще не закончена. Ведь «возможность укрыться», о которой шла речь, – всего лишь денотат пещеры-как-знака. Она пока еще слишком «функциональна». Поэтому необходим следующий шаг на пути от функции к знаку:

Объект пользования с точки зрения коммуникации представляет собой означающее того конвенциально означенного означаемого, каковым является его функция. В более широком смысле здесь говорится, что основное значение какого-то здания – это совокупность действий, предполагаемых проживанием в нем (архитектурный объект означает определенную форму проживания). Однако совершенно ясно, что денотация имеет место, даже если в доме никто не живет и – шире – независимо от того, используется вообще данный объект или нет… Пещера, о которой шла речь в нашем историческом экскурсе, получила значение убежища, но конечно, со временем она начала означать «семья», «коллектив», «безопасность» и т. д. И трудно сказать, является ли эта ее символическая «функция» менее «функциональной», чем первая. Другими словами, если пещера означает – воспользуемся удачным выражением Кенига – некую utilitas, то следует еще задаться вопросом о том, не более ли полезна для жизни в обществе коннотация близости и семейственности, входящая в символику пещеры. Коннотации «безопасность» и «убежище» коренятся в основной денотации utilitas, при этом они представляются не менее важными» [там же: 273–274].

Итак, в результате обманчиво простой комбинации интеллектуальных ходов мы получили главное различение – первичных (денотативных) и вторичных (коннотативных) функций архитектурного объекта. Что оно нам дает? Как минимум возможность проследить их эволюцию в истории архитектуры. Эко набрасывает несколько таких сценариев.

1. «Сценарий Парфенона». Первичные функции Парфенона как культового сооружения утрачены, но его вторичные функции сохраняются – мы по-прежнему способны прочитать его символическую коннотацию.

2. «Сценарий кресла». Вторичные функции антикварного кресла утрачены, но первичные сохраняются: креслом пользуются по прямому назначению, забыв о его исходной символической коннотации.

3. «Сценарий пирамид». Первичные функции пирамид (усыпальницы фараонов) утрачиваются вместе с вторичными функциями (астрологические представления древних египтян), зато обрастают новыми символическими значениями (туристический аттракцион или литературный символ вечности).

4. «Сценарий банки Уорхолла». Первичные функции преобразуются во вторичные: банка с супом «Кэмпбелл» в галерее начинает иронично означать банку с супом «Кэмпбелл» на кухонной полке, денотат («поесть на скорую руку») становится коннотатом («мир унифицированного массового потребления»).

5. «Сценарий абажура». Первичные функции заменяются новыми, новые вторичные функции возникают благодаря этой замене: абажур в городском доме, сделанный хозяином из деревенской супницы.

6. «Сценарий Бразилиа». Первичные функции изначально не определены, вторичные функции образуются ad hoc и могут меняться:

Таков случай с площадью Трех властей в Бразилиа. Выпуклые и вогнутые формы амфитеатров обеих Палат не указывают впрямую ни на какую определенную функцию – амфитеатры больше похожи на скульптуры – и не вызывают ассоциаций конкретно ни с чем. Горожане сразу решили, что вогнутая форма Палаты депутатов символизирует огромную миску, из которой народные избранники хлебают народные денежки [там же: 282].

Даже этот поверхностный набросок позволяет нам засвидетельствовать правоту Фредерика Джемисона: у франко-итальянской школы семиотики много общего с гофмановской теорией фреймов [Jameson 2000]. Но именно сравнение с фрейм-анализом позволяет задаться вопросом: насколько «семиотична» деятельность в первичном фрейме? Можем ли мы провести параллель между первичными функциями объектов у Эко и использованием объектов в первичной системе фреймов у Гофмана? Нет. Потому что использование пещеры в первичном фрейме – это инструментальное, повседневное, нерефлексивное, привычное действие дикаря. Нам не нужна семиотическая концептуализация пещеры, чтобы укрыться в ней от дождя. Семиотик в этот момент замечает: конечно, это и называется первичной функцией объекта. Но нет! Потому что выше мы молчаливо согласились с Эко, что первичная (денотативная) функция – уже предполагает семиотическую работу означивания. Больше нет чистых инструментальных действий – с того момента, как дикарь изобразил пещеру и был понят сородичами, ни одна пещера не свободна от денотации «здесь можно укрыться от дождя». То, что раньше казалось независимой от всякой сигнификации функцией объекта («вот это стул – на нем сидят, вот это стол – за ним едят»), превратилось в семиотическую денотацию. Сместив внимание на различение денотативных и коннотативных функций, Эко отвлек нас от исходного различения: функция / знак, назначение / значение. Теперь нам остается лишь с замиранием сердца следить за тем, как в мире архитектуры не остается ничего «функционального», что одновременно не было бы «знаковым».

Э. Панофский vs. У. Эко: загадка готического собора

Исследование Эрвина Панофского «Готическая архитектура и схоластика» предлагает несколько иную логику анализа. Это логика прослеживания аналогий. Что, собственно, отличает схоластику как образ мысли?

Воображая город. Введение в теорию концептуализации - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Вахштайн cтр.№ 89

Онлайн книга - Воображая город. Введение в теорию концептуализации | Автор книги - Виктор Вахштайн