А потом они, обмотавшись простынями, словно римские патриции – тогами, пили обжигающе горячий чай из крымских трав в крошечной комнатке Ольги. Разговаривали. Вернее, говорила она – что-то весело лопотала о своей, в общем-то, не очень веселой жизни. Но все это искрилось юмором, играло радужными переливами полутонов, словно перламутровая раковина, растворялось во влажном воздухе, настоянном на хвое, йоде и еще тысяче разнообразных запахов.
Следом за ливнем грянуло солнце. Затопило комнату, сделав невозможным дальнейшее пребывание в ней. И они вырвались под небо, ставшее вдруг бездонным, словно вывернутый наизнанку колодец, и синим-синим. Хотелось безумства, полета, и, поймав такси, Тимур с Ольгой поднялись на вершину нависающей над санаторием горы – огромной скалы, снизу кажущейся абсолютно неприступной. На вершине гора оказалась плоской, как стол, с трех сторон уходящий в бесконечность, а с одной – круто обрывающийся вниз. У самого обрыва теснились многочисленные татарские ресторанчики. Запах приготовленного на огне мяса и специй будоражил воображение. Внимание Тимура привлек шатер на небольшой площадке почти на самом краю пропасти. Прозрачные белоснежные занавеси, разлетающиеся на ветру, словно крылья гигантской чайки, позволяли видеть диван, застеленный коврами и закиданный подушками, а в центре – столик на низких ножках. Тимур подошел ближе. Отсюда море выглядело гигантским изумрудом в причудливой оправе из зелени парков с вкраплением разноцветных камешков – пансионатов. Посетители плоскогорья обходили обдуваемую всеми ветрами площадку стороной, поэтому хозяин заведения, почувствовав в Тимуре и Ольге потенциальных клиентов, рванул им навстречу.
Это был невысокий худощавый татарин. Смуглое лицо его покрывала сетка глубоких морщин, вызывающая в памяти кракелюры на старинных картинах.
– Проходите, гости дорогие, – приговаривал он, – у нас самый лучший шашлык! А вино! Ах, какое вино! «Седьмое небо князя Голицина»! Слышали о таком? Как чувствовал, что у меня будут такие замечательные люди, оставил бутылку! Все горы обойдешь – ни у кого такого нет!
Вольготно раскинувшись на диване, Тимур, словно губка, впитывал окружающую его красоту.
– Вон там я живу, – показала Ольга на небольшой домик в каре кипарисов.
– А где я?
– Чуть левее, где два тополя. А вон там снимали фильм «Двенадцать стульев», – она указала рукой направление. – Вот там, видите? Левее «Афродиты».
– «Афродиты»? – Тимур вспомнил о цели своей поездки. – Что за «Афродита» такая?
– Да вон она! – девушка махнула рукой в сторону высотного здания, прилепившегося к безлесной подошве горы.
С этого ракурса пансионат совсем не походил на многочисленные фотографии, прилагавшиеся к заявке на выдачу кредита. На фоне утопающих в зелени соседей Афродита выглядела обнаженной, но, в отличие от мифологической тезки, нагота ее абсолютно не красила. «Жлобы, – подумал Тимур, – такую махину выгнали, а на озеленение денег пожалели». Но вслух сказал:
– Симпатичное место. Переехать туда, что ли?
– Ты меня слушай, старый Мансур знает, что говорит, – словно джинн из бутылки, материализовался старик-татарин с разноцветной охапкой шерстяных пледов. – Плохое это место. Старики наши говорят – Шайтан здесь живет. А Шайтан где поселится, скоро не уйдет. Тут грек жил богатый. Вино делал. За море возил. Очень деньги любил. Людей не любил. Зарезали его в собственной постели. Было у него три сына. Подрались из-за отцовых денег. Друг друга, как барашка, зарезали. Пришли утром люди – кровь повсюду, братья мертвые лежат. А денег нет. Шайтан забрал. А потом армянин жил. Жена у него красивый был. Как твой, – он кивнул в сторону Ольги, кутающейся в плед. – А потом пропали и армянин, и жена его. Только дом остался. Люди видят – дом стоит, тандыр не дымит, никто не ходит туда-сюда. Корова кричит, не доена. Заглянули – а дом пустой. Все исчезли. Как и не было. Так наши старики говорили. Потом в колодце армянина нашли. Сильно страшный был. А жену его никто больше не видел. Шайтан ее забрал, уж очень красивый был. А армянин – зачем Шайтану старый армянин?
Потом никто не жил. А потом пришли, давай забор ставить. Старики говорят – Шайтаново это место, не будет здесь добра. А они смеются. Не наше это дело, говорят. Наше дело – строить. Вот и построили.
Да что я вам рассказываю – попробуйте вино! Оно лучше старого Мансура расскажет.
Старик что-то крикнул на своем языке, и тут же на площадке появился смуглый мальчуган лет десяти с кувшином и двумя гранеными стаканами. «Надо будет послать сюда Лигова, пусть разберется с этим Шайтаном», – подумал Тимур, глядя, как струя цвета переспелой вишни, ударяясь о дно стакана, дробится мельчайшими брызгами. Вино было тягучим, терпко-сладким, с легким ароматом розовых лепестков. Тем временем на столе появилась бархатная скатерть с восточным рисунком – дастархан, как пояснила Ольга, – а на ней, словно по мановению волшебной палочки, возникли истекающие соком шашлыки и запеченные на мангале овощи: пузатые перцы, помидоры с треснувшей кожицей, баклажаны с маслянисто-желтой мякотью, слегка подгоревшие кольца лука.
Ночь обрушилась внезапно. Вроде совсем недавно было светло, а потом на мир словно накинули темное покрывало – так накрывают клетку с чересчур разговорчивой птицей, желая обрести хоть немного покоя. Только на западе небо еще некоторое время тлело огнем цвета вина «Седьмое небо князя Голицына», и вот уже тьма заполонила плоскогорье.
Улегшись на спину, Тимур смотрел в абсолютно черное небо. Ольга молча пристроилась рядом. Тимур только сейчас заметил, что она уже давно ничего не говорит, словно вслушиваясь в симфонию ночных звуков – треск цикад, всхрапывание лошадей, собачий лай, приглушенное ветром многоголосие, монотоный свист сыча. Тимур вдруг понял, что ему хочется рассказать этой темноте и этой женщине о своей жизни. И он рассказал. О детских мечтах, о банке, об отце с матерью, об Артеме, о Карине и Алисе. Рассказал даже о том, о чем не рассказывал никому. Как едва не свихнулся от страшного звонка после похорон Карины, как пытался руками откопать гроб жены; как Лигов забрал его из отделения милиции и отвез домой. И как он отказался от предложения Лигова выяснить, кто стоит за этим звонком. Как смотрел на имя Карины в списке входящих, плавно спускающееся назад по мере поступления новых звонков и в конце концов исчезнувшее. Тимур говорил, а по лицу его медленно текли слезы – из уголков глаз к вискам.
А потом небесное покрывало словно проткнули острой спицей, и в образовавшуюся дыру хлынул поток света.
– Вега, – прошептала Ольга.
И Тимур вдруг понял, что это не звезда, это конец туннеля, по которому он брел все эти долгие месяцы. И хотя в глубине души он все еще одинок и мир его ограничен мрачными сводами скорби, но тишины уже нет, что означает – нет, не забытье, – всего лишь принятие случившегося, а с ним необходимость выйти из другого конца туннеля и двигаться дальше.
На следующий день они сидели в небольшом баре на берегу моря. Ольга молча долбила ложечкой разноцветные шарики мороженого, плавающие в лужице шоколадного сиропа. Она совсем не походила на искрящуюся весельем девушку в мокрой блузке, какой Тимур увидел ее вчера. В какой-то момент ему даже показалось, что весь вчерашний день – игра воображения.