История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 57

Мирза-Абуль-Хасан-хан был чрезвычайно обрадован получением рескрипта, прикладывал его, по персидскому обычаю, к голове, несколько раз заставлял себе читать и объявил, что немедленно отправит его шаху с присланным к нему из Персии курьером ^[289].

По возвращении императора в Петербург и не дожидаясь церемонии въезда посла в столицу, Абуль-Хасан-хан, в день рождения государя, 12 декабря, приглашен был на бал, где был принят с особым монаршим вниманием. 20 декабря персидский посол имел торжественный въезд в столицу, а 22-го числа был на публичной аудиенции у его величества и у всей императорской фамилии.

В этот день обыкновенный дворцовый караул был увеличен двумя батальонами, из коих один поставлен в сенях, ведущих к лестнице; в прихожих комнатах, по которым приходилось проходить послу, были поставлены шпалерами взводы от полков гвардейской кавалерии. Во дворце были собраны все придворные кавалеры, особы первых пяти классов, гвардии штаб– и обер-офицеры.

Входя в аудиенц-залу, Абуль-Хасан-хан сделал первый поклон, посредине комнаты – второй и, наконец, третий, остановившись перед императором Александром I.

– Всемилостивейший государь! – произнес он по-персидски. – При изъявлении подобающего благоговения да позволено будет покорнейше донести, что как в прежние времена между двумя высочайшими державами – Всероссийскою империею и Персидским государством – неприязни и вражды не было, а коварства, поколебавшие на некоторое время столь счастливо существовавшую между ними взаимную дружбу, ныне Божиего милостию и стараниями споспешествовавших к тому с обеих сторон достойных людей совершенно истреблены, так что после бурной осени неприятностей настала вожделенная весна дружелюбного сношения, и прочная связь доброго согласия снова восстановилась: то я усерднейше Господа Бога молю, да счастливый сей мир, предзнаменуя и вмещая в себе все возможные блага, сохранится ненарушимо и непоколебимо навсегда. Слава Всевышнему, что сильною рукою и неутомимым постоянством вашего величества сокрушен и истреблен толико до сего страшный Наполеон. Неусыпным попечением твоим, великий государь, восстановлена всемирная тишина, и род человеческий, успокоясь под сению покрова твоего, будет благодарен тебе во веки веков, бессмертная слава твоя затмит славу Александра древнего.

По прочтении этой речи по-русски посол поднес грамоту шаха, которую принял управляющий Министерством иностранных дел и от имени императора отвечал Абуль-Хасан-хану.

– После всех усилий, – сказал он, – употребленных всемилостивейшим государем для безопасности его империи и для восстановления всеобщего спокойствия, усилий, кои Всевышнему промыслу благоугодно было увенчать полным и вожделеннейшим успехом, его императорское величество, помышляя единственно о пользах и благе своих подданных, приемлет с истинным удовольствием приносимые вами, превосходительный посол, уверения в дружбе его величества шаха Персидского. Государь император повелел мне уверить вас в искреннем своем желании сохранить доброе согласие, столь счастливо восстановленное между обоими государствами, и в твердом своем намерении споспешествовать в вящшему утверждению взаимной дружбы. Его императорское величество равномерно поручить мне изволил объявить вам особенное свое удовольствие, что его шахову величеству угодно было избрать вас для засвидетельствования дружелюбных его чувств и расположения.

По окончании этой речи посол представил подарки, и аудиенция была окончена.

Наступили Святки. Абуль-Хасан-хан жил в Петербурге праздно и весело, а 20 января 1816 г. подал графу Нессельроде записку, в которой изложил цель своего прибытия и желания шаха. Ссылаясь на краткость трактата, посол выражал уверенность, что трактат этот будет заменен другим, более подробным, который определит взаимные границы, и что он будет иметь возможность видоизменить некоторые параграфы, согласно с желанием шаха. Хасан-хан домогался, чтобы русское правительство, оставив за собою только Дагестан и Грузию, возвратило обратно Персии все земли, уступленные по Гюлистанскому трактату, или часть их за денежное вознаграждение. «Шах, – писал Абуль-Хасан ^[290], – полагаясь вполне на известную всем доброту и великодушие императора, убежден, что не получит отказа в просьбах, столь ничтожных в сравнении с величием души государя. Исполнение желаний шаха упрочит дружбу между двумя державами, и слава его величества, распространившись по всему свету, приобретет еще более блеска».

Домогательства посла о возвращении Персии за деньги всех уступленных земель было более чем странно и не могло быть исполнено, но при дальнейших переговорах оказалось, что Абуль-Хасан-хан руководствовался правилом: проси как можно более – получишь желаемое. Спустя несколько дней он ограничил свои желания и заявил, что Персия считала бы себя счастливою и вполне удовлетворенною, если бы ей были уступлены ханства: Талышинское, Карабагское и Ганжинское. Хотя это последнее желание видоизменяло вопрос и облегчало переговоры, тем не менее граф Нессельроде счел необходимым напомнить Абуль-Хасан-хану, что не Россия подала повод к последней войне и что, перенося свое оружие за Кавказ, она не имела никаких завоевательных видов, но была вынуждена необходимостью сохранить землю (Грузию), с давних лет вверившую себя ее покровительству, и защитить единоверный народ от нападения Ага-Магомет-хана, угрожавшего оному совершенною гибелью. После смерти Ага-Магомет-хана и вследствие бывшего в Персии междуцарствия многие области, присоединение которых к России шах признал последним договором, добровольно поступили в ее подданство. Талышинское ханство также с давних пор было под покровительством России и никогда не соглашалось признавать себя зависимым от Персии, и лишь одно ханство Ганжинское было покорено оружием.

После всего сказанного министр иностранных дел счел необходимым заявить Хасан-хану, что, при всем искреннем желании сделать угодное шаху, император Александр не признает возможным следовать «токмо единым побуждениям сердца своего», но считает своею обязанностью принять прежде всего в уважение пользу империи. Граф Нессельроде просил посла сказать по совести: может ли русский император, без душевного прискорбия, согласиться на уступку земель и народов, добровольно присоединившихся к Российской империи?

«При всем расположении соответствовать желаниям его шахского величества, – писал Нессельроде ^[291], – государь император не прежде может приступить к какой-либо решимости, как получив точное сведение о положении нынешних границ и областей, утвержденных мирным договором за Россиею.

Сим только образом, а не иначе его императорское величество изволит надеяться, что можно будет найти способ к оказанию Персии удовлетворения, не подвергая себя опасности поступить во вред существенным своим выгодам, сделав ныне же решительное заключение по таким делам, о коих нужно иметь пояснения и кое было бы вопреки точным постановлениям договора, служащего неоспоримым доказательством, сколь желания России умеренны, ибо оный договор далеко не соответствует даже тому, чего требует безопасность границ наших. Но поелику нельзя приступить к столь трудному соображению и к нужным по оному распоряжениям иначе, как на месте, то государь император изволил назначить одного из своих военачальников, удостоенного полною доверенностью его императорского величества, который туда отправится с тем, чтобы обозреть во всей подробности нынешнее положение границ наших, равно как и тех мест, до коих особенно относятся требования его шахова величества.