История войны и владычества русских на Кавказе. Новые главнокомандующие на Кавказе после смерти князя Цицианова. Приготовления Персии и Турции к открытым военным действиям. Том 5 | Николай Дубровин | страница 129 | LoveRead.ec

Кахетинский народ! Теперь предлежит вам два пути – один к спасению, а другой к неминуемой гибели. Собрав сильные войска, я иду сам в Кахетию для водворения среди вас покоя. Меч мой готов истребить непокорных мятежников, и вместе с тем рука простерта принять с милосердием раскаивающихся, подобно как отец приемлет заблудшего сына. Почему избирайте немедленно дорогу, которую укажет вам собственное ваше благоразумие. Я же уверяю вас честью моей, что не накажу тех, кои, положив оружие, с раскаянием будут просить прощения и, с семействами своими, возвратясь в свои жилища, примут вновь присягу на верность его императорскому величеству. Но если встречу кого с оружием в руках и противящимся законной власти, то тех предам достойной их казни, без всякого помилования»^[615].

Присланные с этой прокламацией явились к мятежникам, но переговоры их были безуспешны.

– Мы, – говорил посланным армянин Коцо Оханов, предводительствовавший толпой, – мы знаем, что нас мало в сравнении с русскими, не надеемся их победить, но желаем, чтобы они нас истребили. Мы искали покровительства русского царя, и Бог дал нам его, но несправедливости и жестокости его слуг привели нас в отчаяние. Мы долго терпели. Ныне же, когда Господь послал нам этот ужасный голод, когда мы сами едим коренья и травы, от нас насильственно требуют хлеба и фуража. Нас выгнали из собственных домов; рылись в сундуках и ямах наших, открывали наши запасы, вина и, напившись допьяна, оскверняли остальное, бросая туда нечистоты. Наконец, в глазах наших стали обижать жен и дочерей.

Неужели и после такого семейного срама дорога нам жизнь? Мы виноваты пред Богом и русским царем, обагрив руки в христианской крови; но Бог свидетель, что изменить русским никогда в нашем помышлении не было; нас вынудили к тому силой, и мы решились погибнуть на месте. На прощение нам надеяться нечего: кто откроет наше положение государю? Разве мы не помним, что нам, бывало, отвечали ваши начальники, когда мы ссылались на него: до Бога высоко, до царя далеко! Ступайте же к ним; ни они, ни вы нас не обманете»^[616].

Слова эти, подтвержденные единогласно всеми находившимися в толпе, в тот же день были переданы маркизу Паулуччи. Ему же доставлено было и письмо, служившее ответом на прокламацию.

«Все общество кахетинское, – отвечали инсургенты, – в горах и на плоскости живущее, доносит, что мы неопытны в письмах и не можем понять вашего писания. Мы не отрицаемся от Христа, не изменники государю, ниже клятвопреступники. Вы дали нам повод: что было от всемилостивейшего государя манифестом повелено, от вас не было исполнено; вы нам дали повод, убивая и вешая на веревке; виновные и усердные не были различены, но и сего мы по усердию к всемилостивейшему государю и по присяге от нас данной терпели.

Сверх того, чего у нас не было, к тому экзекуцией и штыками вы нас принуждали; убивали наших жен и детей; отняли у нас хлеб и голодом нас морили, а нам говорили, чтобы мы паслись на траве. Как младенцам пастись на траве?

От нарядов не стало у нас быков, а в лесах не нашли мы более лесу для построения ароб (телег) и такой обиды не могли мы более вытерпеть; чем человеку морить своих жен и детей, скорее убьет прежде другого. Мы истинно знаем то, что государь император народа истребить не изволит (не желает). Повод дан вами; сойтись с вами нам более невозможно: мы рискнули и семействами, и собой. Вы давали нам за коду (2 пуда 10 фунтов) по 1 руб. 20 коп., а у кого из нас не было хлеба, брали в плату по 4 рубля за ту же коду.

Мы государю не изменили и не изменники; вы преступили повеление государя, и мы более не могли переносить несправедливости. Нам с вами сойтись невозможно, мы и так мертвы и должны умереть. Мы подали просьбу, а вы не довели оной до государя. Вы нас обманывали, мы терпели; уже более невозможно. Ныне конец – и мы должны умереть»^[617].

«По приезде моем в деревню Хашми, – писал на это маркиз Паулуччи инсургентам, – доставлен был ко мне от вас ответ на мое объявление; видя из того причину, побудившую вас к настоящему мятежу, я нужным почитаю сказать вам: кахетинский народ! Вам самим известно, что объясненные вами жалобы при главнокомандовании моем приносимы от вас не были, так равно и просьб вами подданных я не получил, по которым я бы не оставил тотчас сделать строгое исследование и доставить вам должную справедливость, но как все сие происходило прежде до моего командования и вами мне не было объявлено, то я и не мог быть о том известен, а потому и ныне отправляю к вам с сим преосвященного Ниноцминдели, духовника моего патера Онуфрия и майора князя Соломона Авалова, как доверенных от меня, объявить вам последнее мое слово, дабы вы, опомнясь, оставили предпринятые вами намерения и разошлись по вашим домам. Тогда вы можете все ваши жалобы и просьбы мне представить, и я не оставлю оказать вам всю справедливость и сделать все возможное облегчение; но если вы и засим не послушаетесь сего моего обвещения, то буду вас трактовать как изменников»^[618].

25 февраля посланные с этим обвещением отправились к инсургентам, укрывавшимся в лесах по дороге к Телаву, близ монастыря Самеба. Обещая дать ответ через два часа, коноводы вооруженной толпы не дали его до ночи. Тогда, на рассвете 26-го числа, маркиз Паулуччи, не обращая внимания ни на густоту леса, ни на то, что противник засел в крепких ущельях, решился атаковать его с наличными силами, состоявшими всего из 600 человек пехоты при двух орудиях. Командовавший авангардом полковник Тихоновский двинулся против неприятеля, имея у себя две роты Херсонского полка, роту 9-го егерского и 35 казаков. Вооруженная толпа была разогнана, и некоторые более виновные, из числа взятых в плен, по приказанию главнокомандующего повешены. Войска перешли в деревню Патерзаул, куда прибыл из Сагореджо архимандрит Елевтерий, отправленный для переговоров с инсургентами. Неудовлетворительный ответ, им привезенный, заставил главнокомандующего перейти с войсками в Сагореджо^[619].

Сагоредживцы явились с покорностью и просили пощады. Селения Сагоцеджи, Какабети, Манава и другие были приведены к присяге; почти весь Сигнахский уезд успокоился, и жители возвратились в свои дома.

27 февраля главнокомандующий перешел в селение Какабети, где присоединился к нему полковник Степанов, выступивший с отрядом из Караагача. Отряд этот состоял из сборных команд и образовался при следующих условиях.