Обведя корову кругом больного и отрезав у нее кончик правого уха, привязывают его к правой руке больного, который и носит этот отрезок уха до совершенного выздоровления. Корова отпускается в стадо.
Присяга совершалась по средам и пятницам, но во время Великого поста она воспрещалась, кроме случаев, не терпящих отлагательства. К присяге не приводили мужа беременной женщины до ее разрешения, иначе, по верованию народа, произойдут непременно преждевременные роды, даже и в том случае, когда присягающий покажет истину, по совести. По народному обычаю, не допускали также к присяге свидетелей, на том основании, что свидетель ничем не отвечает за ложную присягу, которая, при низкой нравственности туземца, могла случаться очень часто.
По окончании присяги суд открывал свое заседание, для которого не было устроенных домов или особо назначенных мест. Судьи собирались где-нибудь в поле, под открытым небом, и прения происходили гласно, так что каждый любопытный мог присутствовать на разбирательстве.
Обе враждующих стороны находились тут же и располагались двумя группами, разделенными между собой группой судей. Во избежание кровопролития в случае жарких споров обе враждующих стороны выводились на суд без оружия.
Собственно в Абхазии, если разбираемое дело принадлежало к числу уголовных, то на суде председательствовал сам владетель, и тогда суд происходил или в Соук-Су, или в квитаулах – родовых его имениях.
Находясь посредине тяжущихся, медиаторы, или судьи, вызывали к себе сначала со стороны обвинителей избранного ими оратора, который излагал подробно весь ход дела. Потом выслушивали показания обвиняемых. Ораторы обязаны были говорить громко, чтобы обе стороны могли слышать их слова. Так как часто на расстоянии, на которое разведены тяжущиеся друг от друга, слова оратора одной стороны не могли быть слышны другой, то, во избежание недоразумений, один из судей, по выбору суда, излагал со всеми подробностями перед предстоящим оратором все, что объяснил оратор противной стороны. Эти последние лица выводили обыкновенно свои оправдания и обвинения с самых отдаленных времен, говорили весьма долго и много, вставляли в свою речь такие объяснения и обстоятельства, которые не относились вовсе к делу, не разъясняли его и не жалели, в своих обвинениях, ни чести, ни имени своих врагов. Свидетелей преступления почти никогда не было, и судьи о них и не спрашивали.
Выслушав обе стороны и удалив ораторов из своего круга, судьи оставались одни, обсуждали все обстоятельства, касающиеся дела, и выносили решение, которое объявлялось судящимся через старейшего по летам медиатора. Решение выносилось устно; но судьи никогда от своего мнения и слов не отказывались из опасения потерять доброе имя и уважение в народе. Объявление производилось тем же порядком, но только старец-медиатор вновь излагал перед тяжущимися весь ход дела, объявлял, что найдено судьями заслуживающим внимания и что не касающимся дела, спрашивал, не имеет ли какая-либо из сторон что-нибудь добавить или пояснить, не упущено ли что-либо медиаторами из виду, и когда получался ответ, что тяжущиеся не имеют ничего более прибавить, тогда медиатор излагал им мнение суда и его решение.
Если в суде происходило разногласие членов, то решали по большинству голосов. А в Абхазии поступали при этом так: во время присутствия в суде владетеля он решал на месте разногласие судей, а во время его отсутствия в суде судьи, сохраняя свое решение в тайне от тяжущихся, отправляли к нему двух членов суда, по изложении которыми обстоятельств дела владетель выносил решение, в обоих случаях приводимое в исполнение. Раз решенное дело не возобновлялось даже и тогда, когда обе стороны были недовольны его решением. Против медиаторов не было апелляции; судом их прекращалось право мести и дальнейшее возобновление иска перед лицом владетеля.
В случае неявки кого-либо к суду суд не открывал своих действий до тех пор, пока его не представят поручители.
Точно так же он не следил за исполнением своего приговора: за этим обязаны были наблюдать поручители. Наконец, суд не принимал на себя обязанности преследовать преступления, а проявлял свои действия только тогда, когда сами спорящие не видели другого средства окончить свои распри, как судом.
В Абхазии преследование преступлений всякого рода лежало, главным образом, на обязанности владетеля. Он имел право лишить свободы каждого, не исключая князей владетельного дома, а если арест произведен по уголовному делу, то и предать его суду. Лишение свободы или арест могли быть наложены как мера исправительная, не влекущая за собою суда.
Князья и дворяне имели точно такие же права относительно подвластных, но если арест произведен по уголовному преступлению, то обязаны были виновного представить владетелю.
Понятия абхазцев относительно преступлений были совершенно различны с понятиями, выработанными жизнью цивилизованных государств. Туземец не считал еще преступлением все то, что противно закону и общественному мнению; так, действия, нарушающие права личные и имущественные, не составляли преступления, а по народному понятию считались удальством, молодечеством, достойным подражания и сочувствия. «Вообще очень ограниченное число действий считается у абхазцев преступлениями; преступлением, по их понятию, почти исключительно считается действие, нарушающее права сильного. Рядом с этим руководящим взглядом на преступное действие самый строй жизни не представлял власти охранительной и исполнительной, так что в решении дел, касающихся личной свободы, прав собственности и общественного спокойствия, господствовал полнейший произвол».
По понятию абхазца, к высшей категории уголовных преступлений принадлежало семь видов преступлений: святотатство, богохульство, отцеубийство, братоубийство, посягательство на жизнь владетеля и членов его дома, измена отечеству и кровосмешение.
Вторую категорию составлял только один вид преступления: посягательство крестьян на жизнь своих владельцев. Оно наказывалось истреблением, без всякого суда, всего рода виновного.
К третьему виду уголовных преступлений причислялось четыре вида: убийство, публичное оскорбление и бесчестие женщины, похищение чужой жены или невесты, развод без согласия обеих сторон или родных.
За все виды преступлений существовало четыре вида наказаний: пеня, лишение свободы, заковывание в цепи и изгнание с родины.
Пеня взималась в прежнее время плодами земли, лошадьми, скотом и другими предметами. Впоследствии, когда абхазцы познакомились с деньгами, тогда пеня была заменена деньгами и уровень ее был заметно повышен.
Удаление с родины заключалось в том, что родные слагали с себя обязанность родовой мести за то лицо, которое подверглось изгнанию. С объявлением этого наказания все родственники, друзья и знакомые прекращали с преступником всякие сношения; опасались жить с ним в одном доме, сесть за общий стол, вступать с ним в разговор, и каждый постыдился бы отвечать ему на обиду обидой или местью. Изгнанный хотя и пользовался правом гостеприимства, но с такими особенностями, которые заставляли его отказываться от этого рода внимания своих соотечественников. На каждом шагу он встречал презрение и пренебрежение со стороны хозяев. Во время обеда и ужина его сажали за особый стол, где-нибудь в углу комнаты, и остатки его пищи отдавали псам, считая их нечистыми.