Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 122

Сняв с него это показание, я отправился доложить о нем полковому командиру. Удивление по поводу такого почти невероятного случая было всеобщее. Восемнадцать суток пробыть без пищи, при той обстановке, в которой этот несчастный солдат очутился, казалось нам чем-то сверхъестественным. Доктор объяснял это тем, что глотание снега служило некоторым питанием, хотя и эскулап наш соглашался, что случай замечательный, едва ли бывалый. В правдивости же рассказа несчастного страдальца не было никакого сомнения.

Принятые медицинские меры ни к чему не повели: антонов огонь в обеих ногах уже поднялся слишком высоко, и в ту же ночь солдат отдал Богу душу.

В январе 1852 года случилось другое происшествие, меня в особенности глубоко поразившее.

13-го числа получено известие, что накануне мой милейший батальонный командир подполковник Соймонов на дороге из Казанищ в Шуру убит горцами… День был субботний, и он, по обыкновению, поехал в Шуру попариться в бане, затем в воскресенье нарядиться в форму и представиться с почтением по начальству, сделать визиты второстепенным, но влиятельным лицам, отобедать у командующего войсками, провести время у знакомых, а в понедельник утром вернуться к батальону. Все время расположения батальона в Казанищах Соймонов аккуратно всякую неделю совершал такую поездку. Так и 12 января после обеда он приказал унтер-офицеру с шестью рядовыми идти потихоньку по дороге к Шуре, а сам, отдав различные приказания, сел на коня и уехал. Верстах в двух догнал команду, проехал с ними с полверсты и по-всегдашнему исподволь стал все более и более отъезжать вперед – это делалось незаметно благодаря хорошему ходу лошади. Не прошло пяти минут, солдаты, только что спустившиеся в небольшую балку, услыхали выстрел; выбежав наверх, они увидели четырех конных горцев, скачущих в сторону от дороги с лошадью Соймонова; солдаты пустились бегом, сделали на бегу несколько выстрелов и, пробежав еще сажен триста, увидели на дороге уже бездыханное тело с глубокого раной в груди… Кроме лошади, хищники успели еще сорвать с него обделанную в серебро шашку.

Так погиб человек, уцелевший в течение многих лет походов, жарких дел с неприятелем, погиб в минуту самых заветных мечтаний о полковничьем чине и командовании полком, отличиях, наконец, о какой-то молодой вдове, уже давно ждавшей его в Орловской губернии. И вот этот-то опытный, бывалый на Кавказе человек, мне же читавший нотации за неосторожность, за рискованные поездки без конвоя, погиб от руки гнуснейшего хищника, не в честном бою, а на большой дороге и, как после по рассказам туземцев выяснилось, не предчувствуя никакой опасности, приняв ехавших по дороге навстречу четырех человек за мирных жителей и приветствуя их татарским: «Аллах сахла-сын».

Бедный Илья Алексеевич, Царство ему Небесное! Печальное известие о его смерти несколько дней не выходило у меня из головы, и все стоял он предо мной в своей комической позе, отдающий разом приказания и мне, и фельдфебелям, и повару своему, и доктору…

XLV.

Я пишу настоящие воспоминания, черпая единственно из моей не совсем еще отупевшей памяти. Неудивительно поэтому, что строгого хронологического порядка соблюсти не могу. Прочитывая написанное, вдруг вспоминаешь какое-нибудь обстоятельство, случившееся гораздо раньше, но пропущенное, а между тем оно в ряду других не менее заслуживает упоминания. Так и теперь, рассказав два происшествия, случившиеся в ноябре 1851 и январе 1852 года, я вижу, что на предшествовавших страницах говорил уже о смотре и экзамене, бывших на шестой неделе поста, следовательно, не раньше конца марта 1852 года, а между тем совсем забыл упомянуть еще об одной интересной командировке, имевшей место в январе и феврале и теперь только всплывшей на поверхность в моей памяти.

Дело в том, что в Самурском пехотном полку произошли беспорядки по денежной части. Казначей был отдан под суд, дело тянулось по тогдашним обычаям весьма долго и кончилось наложением взыскания на всех офицеров как выбирающих казначея. Вскоре, однако, возникли новые претензии разных маркитантов и поставщиков, предъявивших массу расписок и счетов и требовавших уплаты; между тем полк отказывался от этого, уверяя, что все эти счета в свое время были уже выплачены. Главнокомандующий приказал составить особую комиссию для расследования и разбора всех этих претензий, а князь Аргутинский, возложив дело на командира 4-го батальона Дагестанского полка полковника Асеева, своего любимца и бывшего полкового казначея, когда князь Моисей Захарович еще командовал Тифлисским полком, предписал вместе с тем командирам Апшеронского и Дагестанского полков командировать по одному опытному офицеру, коим и явиться к Асееву. Выбор в Дагестанскому полку пал на меня. Я тотчас отправился в Шуру, явился к Асееву, познакомился тут же с назначенным от Апшеронского полка поручиком Шиманским, и через день мы все на двух перекладных выехали в Дешлагар – штаб Самурского полка, верстах в восьмидесяти от Шуры.

Дешлагар – название урочища, до 1848 года никем не заселенного, было выбрано под полковой штаб весьма удачно. Место, удаленное от непокорных обществ, окруженное, и то не в весьма близком расстоянии, аулами с запада и севера – шамхальцев, с востока – терекамейцев и с юга – Акушей, все населением давно покорным, мирным и не особенно воинственным; все угодья для полкового хозяйства имелись в изобилии, единственный недостаток был в отсутствии речки или озера, вообще чувствовалось отсутствие достаточного количества воды. В течение трех с небольшим лет Дешлагар успел так устроиться и разрастись, что многим уездным городам России пришлось бы ему позавидовать. Оборонительные казармы, полковые мастерские, лазаретные флигели с соединительными стенками составили квартал, род цитадели, с обширной посредине площадью, на которой воздвигали каменный храм. За воротами этого укрепленного квадрата раскинулся базар с десятком лавок и духанов, далее правильными линиями тянулось несколько улиц с чистенькими офицерскими и женатых солдат домиками, еще далее – ротные дворы, бани, кухни; на другой окраине раскинулся прекрасный сад с прудом, беседками и прочим, в нем же видел я и памятник убитому хищниками на почтовой дороге из Дербента к Дешлагару инженер-капитану Попову. Кругом всей штаб-квартиры для усиления обороны возведены четыре красивые башни. Все вообще имело вид прочности и благообразия, что, впрочем, и неудивительно как по самому выгодному положению Дешлагара, так и по тому, что полком командовал Эдуард Федорович Кеслер, известный инженер, заведовавший всеми работами при осаде Салты и Гергебиля.

Окрестности Дешлагара не лишены живописности. На север – открытая равнина, пересеченная кое-где волнообразными холмами, а за ними едва виднелось Каспийское море, и в хорошую погоду из окон дома полкового командира можно было видеть даже парус мимо плывущего судна. На юг – лесистые горы, рассекаемые скалистым, но не лишенным растительности ущельем, по коему пролегала хорошая колесная дорога в Акушу и через нее к Цудахару, Казикумуху и на Турчи-Даг. С востока и запада спускались довольно отлогие, покрытые хорошей травой покатости, по которым виднелись пасущиеся стада овец.

Мы прожили тогда в Дешлагаре довольно долго, пока успели распутать и привести хоть в некоторое подобие порядка кучу счетов, претензий и жалоб и положить основания правильному окончанию всего этого дела. Все время мы пользовались известным кавказским гостеприимством Э. Ф. Кеслера и его семейства, с которыми с тех пор я уже и остался в тех дружески-родственных отношениях, какие в наш исключительно практический век стали попадаться все реже и реже. Были мы не менее любезно приняты и в других семейных домах Дешлагара, так что время между усидчивой работой и развлечениями проходило быстро и приятно, и воспоминание о нем до сих пор составляет светлую точку в панораме прожитых мною в Дагестане годов.