Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 116

Но не всегда так оканчивались путешествия без конвоев, не всегда комический финал заключал представление. Когда я явился к Соймонову и рассказал о своем приключении, он меня распек и стал доказывать всю глупость этого вкоренившегося у большинства офицеров удальства – пускаться в опасных местах вперед от оказий или и вовсе без них; доказывал, что следует отдавать за это под суд, как за ослушание, ибо уже неоднократно отдаваемы были приказы, чтобы никто не смел этого делать и т. д.

– Я бы вас, господин поручик-с, – заключил он, – должен бы теперь арестовать-с, но так как вы сами явились рассказать и по новости, может, еще не знали о существующих приказах, я только предваряю вас, что в другой раз даже полковому командиру донесу-с.

Это, впрочем, не помешало милейшему Илье Алексеевичу оставить меня у себя ужинать, начать любимейший разговор о предстоящих за Табасаранский поход наградах, о производстве в полковники и венце всех желаний – «какой-нибудь полчишко бы получить-с».

В этот вечер я случайно присутствовал при приказаниях и узнал, что на днях готовится отправка от батальона команды в Петровск за какими-то покупками. Я тут же стал просить назначить меня вместо очередного офицера, желая воспользоваться случаем увидеть новые места, Каспийское море и вообще поразнообразить монотонную жизнь. Соймонов согласился, и через два дня назначено было выступление.

Команда из 40 рядовых при четырех унтер-офицерах и барабанщике с восемью ротными троечными повозками собралась у ворот Казанищ рано утром, помнится, ноябрьского дня. Мы выступили с тем, чтобы к вечеру быть в Петровске – верст около сорока. Пришли мы на место поздно, и команда расположилась у ротных дворов постоянно квартировавшего в Петровске линейного батальона. На другой день люди производили покупки: свиного сала, соли, луку, перцу и овчин – продукты, доставляемые из Астрахани и обходящиеся здесь дешевле, чем в Шуре, а я бродил по приморскому городу Петровску и долго наблюдал за морем, прибоем волн и кувырканием небольших судов. Погода была пасмурная, сильный ветер, вздымавший тучи песку, темно-зеленый цвет волн, безлюдье – все это очень уныло настраивало человека приезжего, не имевшего ни живой души знакомых. Так я и бродил целый день, в сумерки улегся в отведенной мне у женатого солдата квартире и с нетерпением ждал рассвета, чтобы пуститься в обратный путь.

Петровск построен на том месте, где в 1722 году Петр Великий стоял лагерем, двигаясь к Дербенту. Прежнее укрепление, назначение которого служить прикрытием выгружающихся здесь для войск провианта и военных принадлежностей, было в нескольких верстах восточное и называлось Низовым. В 1843 году оно было осаждено и атаковано горцами, но успело удержаться до прибытия выручки; гарнизон потерял, однако, много людей, терпел недостаток в воде, а самая местность Низового уже давно оказывалась никуда негодной в климатическом отношении – укрепление не соответствовало своей цели. Обо всем этом задолго до дагестанской катастрофы 1843 года местный командующий войсками генерал Клюки фон Клугенау представлял по начальству, но все ограничилось перепиской. Наконец, горцы положили свою резолюцию, тут же привели ее в исполнение, и все эти укрепления были уничтожены, а переписка сама собой прекратилась. В 1844 году перенесли укрепление на несколько верст выше, на более здоровое место, ближе к Тарху – бывшей столице шамхалов, и назвали Петровским, в память великого преобразователя России. Укрепление было возведено вдоль небольшой возвышенности и довольно красиво смотрело на море; у подножия горы был разбросан форштат, или город с несколькими лавками и изрядными домиками: на берегу моря лежали наваленные десятки тысяч кулей провианта, развозившегося отсюда на арбах туземцев по всем магазинам Дагестана; рядом покоилось на брусьях несколько чугунных пушек, назначенных на вооружение какого-нибудь укрепления; вдоль отлогого, но каменистого морского берега сновали взад и вперед небольшие лодки, а более крупные «косовые», на которых люди рисковали переезжать море в Астрахань, стояли поодаль на якорях и кувыркались во все стороны от порывистого северо-восточного ветра. Вдали вблизи Тарки, или Тарху, виднелись довольно большой лес с полуобнаженными ветвями и развалины бывшего здесь еще ранее укрепления, тоже осаждавшегося Кази-Муллой в 1830 году (осаду эту я подробно описал в «Русском вестнике» 1864 года). Все вместе, повторяю, показалось мне весьма неприветливым и унылым. Теперь, после того как Петровск при помощи казенных миллионов превращен в портовый город, на Каспии развилось пароходство и усилились торговые сношения, там, вероятно, кипит более деятельная жизнь, город стал и впрямь городом, число жителей увеличилось и, без сомнения, прежней безжизненности уже след простыл. Так, по крайней мере, должно полагать.

Возвратный путь с нагруженными повозками мы уже не могли совершить в один день и ночевали у какого-то казачьего поста – кажется, Азень или Кумтур-Кале, не помню хорошенько, а затем без всяких приключений прибыли в Казанищи. И потянулась опять скучная, однообразная жизнь, еще более скучная среди слякоти и холода.

Для развлечения я раза два ходил в Малые Казанищи, где заказал себе у известного оружейного мастера Уста Омара кинжал. При этом свел я с ним довольно близкое знакомство, и за трубками у нас велись небезынтересные разговоры о политике, до которой все азиатцы большие охотники. От Омара я, между прочим, узнал тогда, что между Шамилем и Гаджи-Муратом произошла серьезная ссора, разразившаяся чуть не междоусобной войной. Дело в том, что когда Гаджи-Мурат возвратился из Табасарани с остатками разбитой партии, Шамиль остался весьма недоволен и выразил это при многих посторонних, чем Мурат, конечно, оскорбился. Затем к Шамилю прибыли несколько табасаранских мулл и старшин, жалуясь на Гаджи-Мурата, что он их возмутил, подвел под русское нашествие и разорение, не оказав обещанной поддержки, что таким образом они, не принося делу мюридизма никакой пользы, совершенно напрасно только потеряли много людей и вообще сильно пострадали (кстати, эта депутация – хороший пример смирения и покорности, только что заявленных табасаранцами! Вот так действовали все кавказские туземцы-мусульмане).

Шамиль еще более озлился, сменил Гаджи-Мурата с наибства и потребовал от него представления всей награбленной в набеге добычи. Тот послал ему часть денег и драгоценных вещей, взятых в Буйнаке у брата шамхала, как говорили, до четырех тысяч рублей, от выдачи же остального отказался. Имам, не привыкший к непослушанию, отправил несколько сотен своих мюридов наказать ослушника и обобрать его дотла, но Гаджи-Мурат поспешил уйти из Хунзаха, где ему неудобно было защищаться, в другой небольшой крепкий аул – Бетлагач и собрал около себя несколько сотен человек приверженцев. Дошло до перестрелки, и шамилевские мюриды, потеряв несколько человек, должны были уйти ни с чем. Дело грозило разыграться серьезное, и последствия могли оказаться для дела мюридизма плачевные. Это поняли многие из главных сподвижников имама, особенно весьма влиятельный в горах наиб Кибит-Магома, и поспешили своим посредничеством унять гнев Шамиля, готовившегося уже к решительным мерам. Посредники настояли на прекращении ссоры. Но Гаджи-Мурат не мог не понимать, что с этой минуты его значение пало и жизнь его будет в постоянной опасности. Он обратился к Шамилю с просьбой позволить ему переселиться в Чечню, вероятно, полагая, что среди чеченцев труднее будет найти людей, готовых из преданности имаму посягнуть на его жизнь. Шамиль не согласился на его просьбу. В горах по этому поводу разнесся слух, что Гаджи-Мурат собирается бежать к русским.