– Док, боюсь, что лишние сведения могут повлиять на ваши аналитические выводы. Для чистоты эксперимента, так сказать… – Александр виновато улыбнулся, – хотелось бы услышать ваше заключение о преступнике на основании тех данных, что предоставила перуанская полиция. Майор Эрреро сообщил, что вы составили психологический портрет предполагаемого убийцы.
– Еще Матео сказал, что именно вы выдвинули версию о ритуальном убийстве и подметили интересные детали в характере преступника, – добавил Маркос.
Ян Каминьски, прищурившись, рассматривал гостей. Он не скрывал легкой иронии.
– Сеньоры, я вижу, что вы не совсем откровенны со мной. Но не буду вас пытать, – он ухмыльнулся. – Лишь один вопрос: зачем вам (именно вам!) нужна информация о преступнике?
– У нас особый счет к убийце! – ответил Александр. – Иван Хименес – наш друг. Мы вместе учились в университете, жили в одной комнате в общежитии. Когда Маркос сообщил мне об этой трагедии, я не мог остаться в стороне. Понимаете? Это наша общая боль, – убежденно говорил Александр.
– Только это?
– А разве мало? Двенадцать тысяч километров! Я летел из Москвы двенадцать тысяч километров затем, чтобы поддержать моего друга. Нашего друга, – уточнил он. – Мы хотим помочь Ивану. Два года назад пропал Хаймес. Вы ведь знали хирурга Хаймеса Родригеса?
Каминьски кивнул.
– Так вот… Мы вчетвером – Маркос, я, Иван и Хаймес – в течение пяти лет жили в общежитии в одной комнате, док! Недавно выяснилось, что Хаймес погиб. Теперь беда случилась у Ивана. Мы не можем оставаться в стороне. Поэтому мы здесь.
– И все-таки вы о чем-то недоговариваете.
– Мы недоговариваем о московских преступлениях, – сообщил Александр. Он понял, что скрывать что-либо от психолога бессмысленно. – Но обещаем поделиться всей известной нам информацией. После вашего рассказа.
– А полиция Куско знает о преступлениях в России?
– Конечно. Полиция в курсе всех событий, – ответил Маркос.
– Но мы с Маркосом ведем параллельное расследование.
Каминьски хмыкнул.
– Возможно, это звучит нелепо или даже комично, но мы не отступим, – Александр был серьезен и говорил с вызовом.
– Помогите нам, доктор. – Маркос, наоборот, старался смягчить ситуацию и учтиво, даже несколько извинительно, спросил: – Каким вы, как психолог, увидели преступника? Зачем он убивает детей? Что хочет сказать этими убийствами?
– Ну что ж… Я поделюсь с вами своими соображениями. Но сначала пару уточнений и немного теории. В каких случаях необходим психологический портрет предполагаемого преступника? – спросил Каминьски и тут же сам ответил: – В случаях, когда место происшествия и состояние жертвы позволяют сделать заключение о наличии у неизвестного преступника каких-либо отклонений в поведении, психике, эмоциональном состоянии. Когда происходят серийные преступления на сексуальной почве с проявлениями садистского истязания жертвы или трупа, когда есть признаки ритуальных убийств или когда мотив непонятен.
Убийство Камилы поначалу казалось абсолютно безмотивным, однако анализ двух предыдущих похожих случаев дал основание полагать, что это серия. Я заподозрил, что это ритуальное убийство. В истории нашей страны бывали жертвоприношения, как вы знаете.
– Во-первых, это было очень давно, несколько веков назад. Во-вторых, инки не были кровожадными и приносили жертвы лишь в особых обстоятельствах. Причины могли быть трагическими – войны, неурожаи, тяжёлые бедствия или торжественными – восшествие Сапа Инки на престол, рождение наследника, – возразил Маркос. – А какие обстоятельства заставили этого человека пойти на преступление?
– Личные! – ответил Каминьски.
– Личные? Боюсь, что я не понимаю…
– Да, Маркос, верится с трудом, что подобная ересь и, главное, подобная жестокость могут кому-то помочь решить личные проблемы, – ответил ему Александр и обратился к доктору: – Значит, вы, доктор, считаете, что тот человек посредством убийств детей решал свои проблемы?
– Это так. Убийца, принося детей в жертву, улаживал какие-то свои дела. То есть личные «особые обстоятельства» он улаживал таким способом.
– Тогда надо искать человека, который в это время пребывал в сложной ситуации, испытывал какие-то проблемы! Ведь так, доктор? – спросил Маркос.
– Правильно. Нужно лишь определить, какого рода проблемы. Думаю, полиция этим занимается. А я об этом написал в своем заключении.
На основании материалов уголовного дела: протокола осмотра места совершения преступления и трупа, фотосъемки, проведенной в ходе осмотра, анализа способа совершения убийства и результатов судебно-медицинских экспертных исследований, я и составил психологический портрет неизвестного преступника.
Должен вам сказать, что данный портрет может содержать как незначительные, так и существенные отклонения от личности реального убийцы. Статистические данные говорят о том, что применение данного метода весьма целесообразно, и в случаях раскрытия преступлений совпадения составляют шестьдесят-восемьдесят процентов. Это немало.
А теперь немного теории, чтобы вам был понятен ход моих умозаключений.
Метод раскрытия преступлений с помощью составления психологического портрета разработали в США; в семидесятые годы он стал активно внедряться в практическую деятельность. Тогда же в Национальной академии ФБР открыли курсы по криминальной психологии для своих агентов. Одним из преподавателей на этих курсах был «отец» профайлинга агент Джон Дуглас, на счету которого множество расследованных дел, связанных с совершением тяжких преступлений. В конце семидесятых годов руководство ФБР назначило его главой исследовательской программы «Личностно-преступное профилирование».
– Профайлинг – это от слова профиль? – уточнил Александр.
– Да. Термин «профайлер» появился тогда же. Происходит от английского «profile». Метод получил название «психологический профиль» или «психопрофилирование», «профайлинг», а человека, занимающегося составлением таких профилей, стали называть «профилер».
– То есть вы – профилер?
– Нет. – Каминьски засмеялся. – Я клинический психолог. С полицией сотрудничаю по мере необходимости. В двух случаях мои заключения помогли обнаружить преступника; совпадение с реальными убийцами оказалось значительным, выше статистического – восемьдесят пять процентов.
– А были случаи, когда вы ошиблись или сходство было минимальным?
– Также в двух случаях, когда я составлял профайлинг, преступник не был найден. Один случай – серия преступлений на сексуальной почве с истязаниями трупов. К счастью, такие убийства прекратились (их было четыре), и уже десять лет не происходит ничего подобного. Возможно, преступника просто нет в живых. Второй случай связан с распространением тяжелых наркотиков. Пока преступник не найден. И один раз я ошибся. Да, ошибся изначально, посчитав, что преступник – женщина. Им оказался мужчина. Но с явными женскими признаками, считающий себя «не в своем теле». Сейчас мы имеем дело с ритуальными убийствами. И в данный момент полиция ищет преступника, используя составленный мною профиль. Насколько мои выводы окажутся верными, узнаем, когда убийца будет найден.