— Очень хорошо выглядишь сегодня, Милость, — сказал Усердие, обводя взглядом мамино тело, по больше части скрытое темнотой.
— Где Верность? Что ты с ней сделал? — спросила мама. Ее голос звучал ровно, но Любовь чувствовала, как дрожит ее рука.
— В постели, крепко спит, — он отошел от микроавтобуса, — как хорошая девочка, как я ей велел.
— С ней все хорошо?
Усердие поднял брови, изображая невинность:
— А почему нет?
— Потому что ты злобный козел, который любит бить женщин, вот почему, — сказала Смирение.
Он прижал руки к груди:
— Какие обидные слова. Какая ложь. Тебе надо вымыть ее рот с мылом, Милость.
— Она не врет, и ты это знаешь.
Усердие пожал плечами:
— Пофиг. А теперь будь хорошей девочкой, отдай мне ключи, и я сделаю вид, что ничего не было. Это будет наш маленький секрет.
Он протянул руку и сократил оставшиеся два фута между ними.
— Спаситель не знает? — спросила мама.
— Ему и не обязательно знать. Если ты сейчас отдашь мне ключи.
— Откуда нам знать, что ты ему не расскажешь? — спросила Любовь, играя свою роль.
Усердие посмотрел на нее. В его глазах промелькнуло удивление, которое он скрыл за ухмылкой.
— Услуга за услугу, так говорится?
Его глаза задержались на маминой груди, и Любовь почувствовала отвращение и гнев. Лучше ему притворяться. Ее мама не игрушка, чтобы использовать ее по собственному желанию.
— Уйди с дороги, Усердие. Мне все равно, если ты расскажешь Спасителю. Пусть гоняется за нами, сколько угодно, но мы сегодня же уедем, и ты нас не остановишь, — сказала мама.
Мамина отвага удивила Любовь. На секунду она почти восхитилась ею, но потом вспомнила ее предательство и как много Дядюшка Спаситель сделал для нее — для всех них.
Усердие не сдавался. Он протянул руку и поцокал языком.
— Кончай дурить, Милость. Вы не уедете. Ни сейчас, ни потом. Давай ключи. Быстро. Пока я не потерял терпение.
— Уйди с дороги, — сказала Смирение. — Нас трое, а ты один. Может, мы и женщины, но вместе мы сила.
Ничего банальнее Любовь в жизни не слышала. Она подавила смешок.
Усердие длинно выдохнул, словно самый уставший, обиженный человек в мире.
— Ты сама напросилась.
Он резко схватил маму за горло обеими руками. Смирение бросилась на него, колотя кулачками по спине. Он словно и не заметил ее и с легкостью сбросил с себя.
— Любовь! Сделай что-нибудь! — закричала Смирение, поднимаясь на ноги.
Любовь слабо пихнула его, а он взял мамину шею в захват. Несмотря на слабый свет, она видела, что мама задыхается. Смирение прыгнула на Усердие и обхватила его горло руками; он резко откинул голову назад, попав затылком ей по носу. Она ахнула и упала на землю, держась за лицо.
Усердие вырвал ключи из маминой руки и отпустил ее. Она попятилась, держась за горло. Любовь решила, что все закончилось, но мама с яростным воплем врезалась в него, отбросив назад. Он чуть не упал, но сумел выправиться. Со звуком скорее звериным, чем человеческим он метнулся вперед, схватил маму за руку и швырнул о бок микроавтобуса. От удара на металле осталась вмятина, и мама упала на землю. Усердие подошел к ней и схватил за волосы. Любовь бросилась вперед, вдруг испугавшись, что он ее убьет.
— Стой! Хватит.
Усердие оглянулся на нее.
— Не уверен, что твоя мама усвоила урок.
Смирение закричала, когда Усердие опустился на колени рядом с их полубессознательной мамой, перекатил ее на живот и положил ее голень себе на колени. Он посмотрел на Любовь и Смирение, улыбнулся им и положил одну руку ей на пятку, а вторую на подколенную ямку.
— Не надо, — взмолилась Смирение и расплакалась. Рыдания с хрипом вырывались из нее, она упала на колени и уткнулась лицом в ладони.
Любовь покачала головой. Она не хотела этого. Он слишком далеко зашел.
Но она не могла ничего сказать, чтобы остановить его, потому что мама и сестра не должны узнать о ее роли. Они должны доверять ей. Она хочет однажды возглавить их, спасти, а спасение зависит от их доверия, поэтому она ничего не сказала и опустилась на колени в сухую траву рядом с сестрой.
Губы Усердия растянулись в улыбке. Любовь поняла, что он решил преподать маме урок, который та никогда не забудет.
С легким вздохом, Усердие переломил мамину ногу пополам.
Крик разнесся на много миль вокруг.
Из фургонов вышли люди узнать источник крика. Усердие сказал им возвращаться ко сну, с Милостью произошел несчастный случай.
Как только все удовлетворили свое любопытство, он повез маму в больницу, а Любовь помогла Смирению вернуться в их фургон, где уложила в кровать и шептала то, что считала успокаивающими словами. Когда Смирение выплакалась и заснула, Любовь вышла из фургона и отправилась через двор фермы к дому Дядюшки Спасителя.
Как всегда, дверь была незаперта. Она поднялась по лестнице, на ходу снимая одежду, сбрасывая свою детскую кожу, как змея, как бабочка — кокон.
Любовь дважды стукнула в дверь спальни. Ответа не последовало, и она вошла. В комнате было темно. Пахло им. Самой чистотой.
Обнаженная по пояс, она забралась на кровать и потянула простыню с его горячего, влажного тела.
Зажглась лампа, осветив его лицо. Он совсем не выглядел удивленным. С ленивой улыбкой, от которой затрепетало в промежности, он обхватил ее шею сзади и потянул на себя.
Любовь не могла уснуть. Тело звенело от удовольствия, а мысли бежали по кругу. Секс не продлился долго, но ощущения, которые вызвал в ней Дядюшка Спаситель, до сих пор отдавались в паху, заставляя улыбаться, как кошка, добравшаяся до сметаны.
Рядом лежит ее любовник.
Дядюшка Спаситель.
Самый чистый человек на земле. Единственный человек, который может помочь ей обрести вечную жизнь.
Она смотрела, как поднимается и опускается его волосатая грудь, наблюдала, как ритмично раздуваются его ноздри. На животе блестело семя, как слизь улитки, противное, но странно волнующе. Он вышел из нее в последний момент и излился ей на живот. После он вытер ее начисто, но она все еще чувствовала на себе его легкую липкость ниже пупка.
Любовь думала о крови в его жилах, о крови ребенка. Он сказал, что дал девочке снотворное, но не сказал, где держит ее. Где маленькая девочка? В доме есть еще спальни. Пять или шесть. Не так уж много, чтобы обыскать, пока не найдет того, что жаждет. Потому что она жаждала этого, внезапно и абсолютно. Как будто потеря девственности пробудила в ней голод, жажду стать лучшей, более чистой версией себя.