Жизнь его крутилась в узком замкнутом кругу. Постепенно он начал подворовывать по выходным из церковной кассы, а когда школа осталась позади, собрал немудреные пожитки в котомку (бывший мешок из-под перловки) и ушел, чтобы уже не возвращаться. В Омахе он поступил в колледж. Ворованных денег хватило на первый семестр, а на остальное время Монк взял ссуду, которую не намерен был возвращать. Четыре года спустя он покинул и родной штат, тоже навсегда.
О родителях он почти не вспоминал. Если их уже не было в живых, тем лучше. Этот болезненный этап давно был перечеркнут жирной чертой. Монк искренне полагал, что не нуждается ни в ком, что проживет и сам по себе.
Но все изменилось. Он хотел разделить с Джилли не только настоящее, но и прошлое, поэтому рассказал ей и о том, как стал киллером.
Свое первое убийство он совершил уже в зрелом возрасте, на двадцать втором году жизни. Какое-то время он лелеял мечты стать театральным актером, надеясь таким образом удовлетворить тягу к переодеванию. В самом деле, Монка приняли в труппу. Он был неплох, настолько неплох, что получил главную роль в одной летней пьесе. Однако тем самым он перешел кое-кому дорогу. Конкурент подбил галерку освистать Монка, тот смешался в важной сцене, забыл роль и с треском провалил пьесу. Это позволило конкуренту очернить его перед директором труппы. Монк потерял работу и затаил злобу. Два года спустя он расквитался с обидчиком, прирезав его. Это был для него новый, волнующий опыт.
— Тогда ты и сменил имя?
— Нет, имя я сменил раньше, при поступлении в колледж. Пришлось сляпать новое свидетельство о рождении. Вышло правдоподобно! По крайней мере никто не задал никаких вопросов.
— А я могла только мечтать о колледже, — вздохнула Джилли. — Мать считала, что для колледжа я не вышла умом. Вообрази, я годами копила на то, чтобы получить образование, а она просто отобрала эти деньги! Они пошли на обучение Кэрри, сестры.
— Значит, и тебе не слишком посчастливилось с родителями…
— Да уж! — Глаза Джилли наполнились слезами. — Детство у меня было безрадостное. Отца я почти не знала — он нас бросил, когда я была еще совсем маленькая. А все из-за матери!
— Как это?
— Ты не представляешь, что это была за стерва! Выжила отца из дому. Сначала он терпел, потом ушел к другой, и я его совсем не виню. Нелегко жить бок о бок с бессердечной женщиной. Мать ни разу меня не приласкала, ни разу не сказала доброго слова, а мне так хотелось любви! Кончилось тем, что я попала в неприятность… ну, ты понимаешь… забеременела. «Ты опозорила нас, опозорила»! До сих пор слышу, как мать и сестра кричат на меня. — Джилли поникла и с тяжким вздохом продолжала: — Какой простодушной девчушкой я тогда была! Верила, что ребенок все изменит, что мать и сестра, эта любимица и надежда семьи, простят мою ошибку. Что они помогут мне растить дочь! Я так мечтала дать ей все, чего никогда не имела сама!
— Но вышло иначе.
— Это было ужасно! — Она до боли стиснула руку Монка. — Когда мать и сестра пришли ко мне в родильное отделение, я думала, они собираются забрать меня домой…
Джилли хотела продолжать, но не могла и лишь сухо глотнула. Переполненный сочувствием, Монк поднес к ее губам бокал.
— Что же было дальше, любовь моя?
— О, дальше… дальше было самое страшное. Они забрали только мою дочь! Войдя, Кэрри без единого слова, без единого взгляда в мою сторону прошла к кроватке, вынула ребенка и вышла. Я бросилась следом, но мать схватила меня за руку. Я спросила, куда уносят мое прекрасное дитя, и услышала: «Не беспокойся об Эвери, она поедет с нами домой». Эвери! Что за нелепое имя для моей крошки! — Джилли отерла мокрые щеки ладонью. — Мне не позволили дать собственному ребенку даже имя! Я уверена, что это дело рук Кэрри. Все в доме крутилось вокруг нее, неудивительно, что и в этом она поступила по-своему.
— А потом?
— Мать приказала мне убираться из города, чтобы они меня больше не видели. Им с Кэрри теперь стыдно показаться на людях, сказала она. Я валялась у нее в ногах, целовала ей руки, умоляя простить, но она только отпихнула меня. Никогда не забуду, какое отвращение было у нее на лице в этот миг. В точности как у Кэрри, когда в детстве она думала, что я не вижу. Мать назвала меня шлюхой, потом достала из бумажника стодолларовую купюру, бросила мне в лицо и вышла, хлопнув дверью так, что затряслись стены.
— И никто не пришел тебе на помощь?
— Никто не посмел — ведь мать путалась с шефом полиции. Он во всем плясал под ее дудку. — Джилли прижала ладони к щекам. — О, я помню те ночи! Он приезжал за полночь. Считалось, что мы уже спим, но я-то слышала скрип кровати и эти противные хрюкающие звуки. Однажды — не из любопытства, а из страха — я прокралась коридором туда, откуда они доносились. Это все происходило в гостиной: толстяк возлежал на диване, выпятив вперед нижнюю часть и раздвинув ноги, а мать стояла перед ним на коленях и обслуживала его, как проститутка в дешевом мотеле. Женатого мужчину! Он готов был на все, лишь бы не узнала жена. Тогда в роддоме мать пригрозила, что меня упекут за решетку, если я посмею остаться в городе. И я знала — о, я знала! — что это не пустые слова!
Джилли упала лицом в подушки и разрыдалась. Монк, весь дрожа, привлек ее к себе на грудь и держал в объятиях, пока слезы не иссякли.
— А что стало с твоей дочерью? — спросил он осторожно.
— Ее воспитали в ненависти ко мне, в той самой ненависти, какую испокон веков чувствовала ко мне сестра. Кэрри… понимаешь, ей досталась заурядная внешность, и она завидовала мне черной завистью. Я знаю, она присвоила моего ребенка, только чтобы расквитаться со мной.
— А как ты познакомилась с Дейлом Скарретом?
— Покинув город, я какое-то время перебивалась на случайных работах. Ведь нужно было как-то прокормиться! Я мечтала накопить денег и обратиться к адвокату по делам о похищениях детей. Не имея профессии, мне оставалось только работать по барам и ресторанам. Когда работы не было, приходилось красть и спать с мужчинами за деньги. Я помню каждого из тех двенадцати! Каждый раз это был тяжелый шаг… Боже, как я это ненавидела! Но что оставалось делать? Я должна была выжить, чтобы забрать дочь из этого дома. — Прекрасные черты Джилли исказились болью воспоминаний. — Во время работы в очередной забегаловке я и встретила Дейла. Он был мне противен, ноу него водились деньги, и когда он показал мне пачку зеленых, я согласилась с ним пойти. Потом мы жили вместе — как мне показалось, целую вечность. Временами он не появлялся долго, но стоило вернуться к прежней жизни, как, словно учуяв это на расстоянии, он возвращался. В одно из таких возвращений он сказал, что хочет ограбить ювелирный магазин с приятелями Фрэнком и Ларри, который окрутил дочь ювелира и выпытал у нее все нужные сведения. Мне пришлось помочь ему с деталями грабежа.
— Значит, ты тоже в этом участвовала!
— Как же иначе? Ограбление прошло без сучка, без задоринки, но у Фрэнка был чересчур длинный язык, так что скоро он начал болтать о том, какие огребет деньги, когда камни будут проданы (по взаимному согласию Дейл припрятал добычу на полгода).