Естественно, чем выше трудились рабочие, тем меньшую должность они занимали. Подмастерья на самом верху часто проводили там целый день, медленно спекаясь на солнце, как яблоки. У людей внизу было больше возможностей достать себе прохладную воду или чистую судру, когда их собственные насквозь пропитывались потом.
Мы называли это сооружение Башней, потому что у нас не было для него другого названия, а тикалинское слово содержало чересчур много слогов для ежедневного пользования. Гигантская постройка была не из кирпича, не из глины и не из любого другого известного мне материала. Она была совершенно серой и не имела на поверхности видимых швов, а если постучать по ней, раздавался гулкий звук, словно внутри была пустота. Никто точно не знал, что там, поскольку внутрь никто никогда не заходил. По крайней мере, до того дня.
Сначала я услышал взволнованные голоса, а затем на строительную площадку вошли пятеро тикалинцев. Я слышал, как они сказали прорабу, что хотят подняться на восьмой уровень. Табий, который через несколько минут должен был начать там работу, тем временем стоял, склонившись над чаном, и шумно хлебал воду, как собака. Сообразив, что тикалинцы заняли единственную платформу, ещё не поднявшуюся наверх, он побежал к ним, размахивая руками и крича, чтобы они его подождали. Платформа начала медленно подниматься.
Я почувствовал, как что-то тяжёлое легло мне на плечо, обернулся и увидел ещё одного тикалинца, стоявшего рядом со мной.
– Я не знаю, что произошло, – сказал он, не глядя на меня, словно размышлял вслух. – Это очень необычно, даже в такую погоду. Если не станем действовать немедленно, может случиться перегрев.
Мы все с праздным любопытством наблюдали за тем, как тикалинцы исчезли в недрах Башни. Я надеялся, что они не останутся там надолго, потому что, даже оказавшись вне поля зрения, они заставляли подмастерьев заметно нервничать. Моё желание исполнилось: всё закончилось довольно быстро.
Наружу, правда, вышел лишь один тикалинец – точнее, вывалился, издав нечто среднее между воем и карканьем. Даже с такого расстояния было видно, что он обожжён. Пошатываясь, он сделал несколько шагов к подъёмной платформе и рухнул на леса, скрывшись из виду. Я помню, как подумал, что внутри Башни, наверное, какая-то печь.
Оставшийся внизу тикалинец повернулся к нам.
– Помогите ему, спустите его вниз! – рявкнул он, не обращаясь ни к кому конкретно.
Если бы мы только могли. Подъёмная платформа осталась наверху, преградив доступ ко всему уровню, а Табий был здесь, с нами. Даже принимая во внимание его леность и ненадёжность, им стоило его подождать. Теперь же наверху осталась лишь пара автоматонов, а автоматонам требовались числа.
В тот миг ноги сами понесли меня к шатру, где стояла числовая машина.
Люди-из-Грязи могли обмениваться сообщениями на коротких расстояниях. До сих пор они лишь передавали данные: «Впереди опасность, остановись. Передай мне инструмент. Давай вместе поднимем этот камень». Но сейчас я сообразил, что числа внутри них тоже были данными. Так почему бы не написать числа и ввести их в автоматон, чтобы тот затем передал их другому устройству на первом уровне, затем на втором, на третьем и так далее? Звучало это дико, но попробовать стоило.
Когда я вышел наружу, ситуация почти не изменилась. Тикалинец пытался взять её под контроль, но с земли он ничего не мог сделать. Вокруг бегали подмастерья, и я увидел, как несколько платформ поднимаются и опускаются туда-сюда, причём, похоже, совершенно случайным образом. Я подошёл к ближайшему автоматону и передал ему цифры.
То, что произошло дальше, было восхитительно; во второй раз в жизни я искренне гордился своей работой. Автоматоны действовали слаженно, как команда. Теперь они ещё больше напоминали мне настоящих людей, с той лишь разницей, что они передавали невероятно сложные понятия с немыслимой для нас скоростью. Меньше чем через минуту автоматон наверху подошёл к упавшему тикалинцу, поднял его в воздух и сбросил вниз.
Тело понеслось к земле как огромный валун, и звук, сопровождавший его приземление, лишь усилил впечатление.
Никто не понял, что я сделал, за исключением тикалинца внизу. Когда обожжённого, который уже не кричал, унесли на паланкине, он подошёл ко мне.
– Покажи, что ты ввёл, – коротко сказал он.
В шатре гигант не спеша изучил мои числа. Затем он отвернулся от экрана и посмотрел на меня.
– Никто не должен это увидеть, ты понял?
– Вообще-то нет. Могу я спросить…
Тот немного смягчился.
– Представь, что кто-нибудь напишет числа, которые заставят автоматона напасть на человека. Гипотетическому злоумышленнику нужно будет скормить карту одному-единственному автоматону – обо всём остальном позаботится твой алгоритм. Небольшая армия в считаные минуты, понимаешь? Это… – он указал на экран пальцем толщиной с мою шею, – это похоже на… на болезнь, которая распространяется от человека к человеку. Оружие. Забудь о том, что ты это написал.
Я медленно кивнул, сунул руку в карман и нащупал вторую карточку, которую выбил себе на машине.
* * *
Когда я закончил рассказ, мы оба какое-то время молчали. Затем я наконец задал ей вопрос, который меня мучил:
– Ты знала, что внутри Башни огонь?
Она помолчала, глядя в окно:
– Син-или, ты уже работаешь на Башне… сколько? Шесть лет? Ты когда-нибудь задумывался, зачем она нужна?
Я прижал Нину к себе, гладя её по волосам.
– Говорят, что тикалинцы хотят подняться до небес. Знаю, это суеверия…
– Это оружие, Син-или. Ужасное оружие, которое перемещается по воздуху и несёт смерть и разрушение всюду, где приземляется.
Я отстранился и посмотрел ей в лицо:
– Откуда ты всегда все знаешь, любовь моя?
– Разве ты не знаешь, кто я?
– Ты – свет моей жизни. И почему ты только сейчас говоришь мне об этом?
– Потому что теперь ты своими глазами увидел, что Башня может сделать с людьми. И, поверь мне, ты увидел лишь малую толику.
Снова повисла тишина.
– Так ты уничтожил карточку?
Я секунду раздумывал, стоит ли мне ей говорить.
– Она там, на столе. Я… я думаю, что она – ключ к нашему будущему, Нину.
Она криво улыбнулась мне:
– Ты неисправим. Вот, выпей ещё туоко. Он поможет тебе забыть о тревогах.
Я выпил, мы ещё немного поговорили, а потом меня одолел сон.
* * *
Тело пробуждалось медленно, словно я очутился под водой и пытался всплыть из синей глубины на поверхность. Сначала мои веки отказывались подниматься; когда они всё же подчинились, свет оказался слишком ярким – я понял, что проспал до самого полудня. «Туоко». Вот что бывает, если с ним переборщить: уснёшь как дитя, будешь видеть самые сладкие сны, но проснёшься с таким чувством, словно тебя ударили по голове мешком.