Приключения среди муравьев. Путешествие по земному шару с триллионами суперорганизмов - читать онлайн книгу. Автор: Марк Моффетт cтр.№ 36

Люди в некоторых отношениях похожи. Антропологические исследования показали, что маленькие группы охотников-собирателей, как правило, в смысле разделения труда состоят из универсалов, там каждый способен к полной или почти полной самостоятельности и тянет свою долю разнообразной работы (не считая некоторых половых различий). В более крупных человеческих обществах и при нарастающей урбанизации начинает превалировать сложное разделение труда, при котором индивиды имеют ограниченные трудовые умения – как и у рабочих многих видов муравьев с большими семьями. Эта закономерность стала понятной для людей с 1776 года, когда шотландец Адам Смит изложил основы современной экономической теории в своей книге «Богатство народов» (Wealth of Nations). Смит рассматривал специализацию как необходимость для роста и развития обществ из-за повышения производительности труда, возникающего в результате искусности каждого работника, и ввиду сокращения времени, затрачиваемого на переключение между занятиями ^[142]. Но Смит также видел в этой специализации трагедию «умственного увечья» работников – снижение интеллекта из-за повторяющихся черных работ, – которой, как он утверждал, должно противостоять руководство государства.

Этот недостаток можно наблюдать и в крупных муравьиных семьях, в которых специализированные работники не могут достичь многого без сотрудничества с собратьями по гнезду ^[143]. Одинокий муравей-мародер так же безнадежен, как утонченный горожанин, который, как в фильмах «Городские пижоны» и «Роман с камнем», заброшен в незнакомую среду, неспособный о себе позаботиться. В отличие от простых взаимодействий между муравьями из небольших семей, муравьи-мародеры демонстрируют избыточную синергию – не только на эмерджентном уровне в виде целых рейдов, но также и более тесно, в координации небольших локальных групп. Групповая транспортировка еды может быть самым ярким примером.

Синергия и верность целому – а не независимость – неотъемлемые части функционирования самых хорошо интегрированных организмов, и так же дело обстоит с их общественным аналогом – сверхорганизмом. Губка, например, хотя это явный организм, так проста, что ее клетки часто живут день-другой, если их отделить от целого, и могут заново объединиться и сформировать новую губку, в то время как клетки пролитой человеческой крови или несколько отдельных пальцев, отделенные от руки, погибнут – и весьма скоро.

Другие животные научились обходить тонкости групповой транспортировки мародеров, как я сам видел на Филиппинах. Переведя вдохновенный разговор моего гида о политике на чудеса поведения животных, я показал на мясную муху, сидевшую на листе сбоку от открытой части тропы. Большая и плотно сложенная, в серую и черную полоску, муха Bengalia вертелась на своем насесте, провожая большими карими глазами команды муравьев-мародеров, переносящие еду по тропе в нескольких сантиметрах внизу. Муха слетела вниз, чтобы тронуть один из объектов, зерно, затем взлетела обратно на насест, оставив в покое растительный объект. Следующим она выбрала жука; на этот раз плотоядная муха отобрала добычу у носильщиков и унеслась, обеспечив себя обедом ^[144].

У муравьев-мародеров, однако, есть система противомушиной обороны. Мелкие рабочие с раскрытыми челюстями едут на каждом крупном транспортируемом куске добычи. Они не заинтересованы в том, чтобы съесть эту еду. Но, когда снижается муха, эти наездники, поднятые вместе с грузом в воздух, нападают и сильно кусаются. Это вынуждает муху бросить еду и громко жужжать, зависнув в воздухе, – если повезет, это поможет ей сбросить мучителей. Однако у мухи есть дополнительный тактический прием, чтобы спастись от столь неясной судьбы. Схватив кусок пищи, она немедленно бросает его в нескольких дюймах от тропы, прежде чем наездники успеют напасть. Затем она садится на ближайшее растение и ждет, пока муравьи-наездники сбегут с еды на землю, изготовившись действовать. Муха теперь может слететь и удалиться с незащищенным куском.

Когда Хосе ближе к вечеру вывел меня с горы, я решил, что наблюдение за взаимодействием муравья и мухи было прекрасной нотой, на которой нужно закончить мои путешествия в поисках муравья-мародера. Прелесть этого спектакля, столь же элегантного в своей хореографии, как и танец павлина, заключалась в том, что и у муравьев, и у мухи мозг был достаточно маленьким, чтобы поместиться на острие булавки.

Dorylus, Африка. На иллюстрации: ножи-мандибулы этих охранников тропы кочевого муравья Dorylus nigricans из Ганы могут прорезать плоть позвоночного животного

Шел январь 2005 года, я снова был в Африке. У меня уже накопилось достаточно приключений в регионе к югу от Сахары. Годами ранее ввиду любви к лягушкам я охотился на лягушку-голиафа в Камеруне, надеясь установить новый мировой рекорд с экземпляром на 3,3 килограмма, но удовольствовавшись тем, который весил немного меньше и был метровой длины, включая вытянутые ноги. В Габоне я исследовал муравьев полога дождевого леса, работая на плоту, установленном в кронах деревьев, – надувных соединенных вместе понтонах, помещенных на высоте 40 метров. (Моих товарищей-исследователей и меня так доставали доминирующие там «муравьи-акробаты» Crematogaster, что мы прозвали их «Крематобастарды».) В Сенегале и в Кот-д’Ивуаре я собирал богомолов, в Южной Африке и Намибии искал пауков, мух, термитов и другие диковинки. Но данное путешествие в Нигерию должно было стать первой возможностью исследовать сходство между муравьем-кочевником и муравьем-мародером, моим Pheidologeton diversus.

Во время предыдущих поездок я наткнулся на печально известных африканских муравьев-кочевников Dorylus и особенно отметил другой вид, устраивающий рейды роем и называемый муравьем-погонщиком за привычку гнать добычу перед собой, как это делают кочевники Нового Света и азиатские мародеры ^[145]. Я очень сожалел, что наткнулся на них. Первый встреченный мною Dorylus злобно укусил меня, когда я, отвлекшись на мартышек-верветок на деревьях, наступил на плотный ряд темных блестящих рабочих. Их свирепый ответ напомнил мне персонажа Огдена Нэша из стихотворения «Муравей» ^[146]: