У некоторых видов понерин особи, наиболее готовые физиологически, чтобы стать самкой, могут принять роль самки, когда умирает предыдущая; но при этом есть опасность, что такую особь могут принять за потенциальную соперницу самки, пока та еще жива, и тогда на нее могут напасть или убить. Семьи таких видов – настоящие полицейские государства, в которых муравьи искореняют родичей, потенциально способных откладывать яйца
[624]. Этот тип преследования редко встречается, когда рабочие и самки настолько отличаются по своей морфологии, что самки могут монополизировать воспроизводство. Рабочие муравьев-мародеров, например, полностью лишены яичников и, следовательно, не имеют перспектив размножения. Дифференциация такого рода ускоряет продолжающуюся эволюцию различий между рабочими и самками, что приводит к адаптации, которая оптимизирует эффективность рабочей силы. У некоторых видов это привело к росту семей до многих тысяч и более, как это было в случае с центральными персонажами этой книги. Но даже виды с явно отличающейся кастой самок не защищены от конфликтов: когда в семье много самок, они могут драться между собой или (как мы видели у аргентинского муравья) их могут прореживать рабочие.
Сравнение семей муравьев с человеческими обществами, организмами и разумом может дать нам представление о конфликтах между муравьями. Оказывается, разрешение разногласий – это свойство биологии на всех уровнях. Наши собственные тела – очаги раздоров, большая часть которых для нас незаметна. Остин Берт и Роберт Трайверс пишут:
Организм един лишь в первом приближении. Гены в организме иногда «не соглашаются» насчет того, что должно происходить. То есть у них бывает противоположное действие. У животных, например, часть генов может хотеть (или действовать, как будто они хотят), чтобы самец производил много здоровой спермы, но другие гены в том же самце могут хотеть, чтобы половина спермы была дефектной. Некоторые гены в самке хотят, чтобы она вырастила все свои эмбрионы; другие хотят абортировать половину. Некоторые гены в плоде хотят, чтобы он быстро рос, другие – чтобы медленно, а третьи – чтобы средне. Некоторые гены хотят, чтобы плод стал самцом, а другие – чтобы самкой
[625].
Зачастую конфликт может быть полезным инструментом. Нейробиологи определили, что даже наши мысли возникают из какофонии соперничающих мыслительных элементов
[626]. Например, бдительность рабочих-понерин в адрес самок-выскочек напоминает то, как люди овладели властью посредством политического надзора. Граждане в условиях демократии могут резко выражать мнения о противоречивой проблеме, но достигают коллективного решения голосованием; как мы видели, рабочие муравьи тоже используют систему голосования, называемую определением кворума, чтобы принять решение о том, где гнездиться.
Тем не менее, хотя понерины вроде Diacamma могут быть обильны и успешны, соседи по гнезду большинства видов муравьев ведут менее сварливую жизнь. Мы пока не знаем, важно ли единодушие для муравьев, чтобы развивать крупномасштабные сообщества. Вместо этого может случиться так, что работник вряд ли получит хоть какую-то выгоду от конфликта в большом обществе, а социальные разногласия почти исчезнут, со временем придя на смену решениям отдельных особей. В конце концов, когда рабочая особь – всего лишь одна из тысяч, каковы шансы на то, что она станет самкой? Также может быть, что в больших семьях существует подрывное поведение, но его труднее распознать человеческим наблюдателям. Например, рабочие некоторых видов, хотя никогда не спаривались, могут тайком откладывать неоплодотворенные яйца, из которых развиваются муравьи-самцы
[627].
Несмотря на разлад в рядах и простую организацию, даже семью понерин можно рассматривать как сверхорганизм. Мы видели, что, хотя организмы и могут выглядеть как гармоничные существа, конфликт тем не менее может быть частью любого здорового тела. И хотя наиболее знакомые нам живые существа сложны, есть и простые организмы без разделения труда или сложных коммуникаций; судя по Eudorina elegans, чьи клетки живут и умирают как единое поколение, даже явное отделение репродуктивных обязанностей не всегда абсолютно требуемо. А вот что у организмов все же есть общего со всеми семьями муравьев, так это взаимосвязь частей и целого: ни один муравей, даже рабочая понерина, гонимая своими собратьями по гнезду, не имеет возможности встать и уйти. Эта нерушимая сила их общей групповой идентичности делает семьи всех видов муравьев сверхорганизмами
[628].
Тем не менее муравей-мародер, некоторые муравьи-кочевники и аргентинский муравей (и, возможно, некоторые другие инвазивные виды) представляют собой явные вершины биологии сверхорганизмов, демонстрируя наибольшие параллели с обычными организмами. Этим видам недостает разносторонних социальных связей муравьев-портных и сложных организационных навыков муравьев-листорезов, но так же обстоит дело и у клеток таких простых организмов, как Eudorina elegans и Volvox. А вот что у них сильно проявляется, так это интеграция, при которой отдельный муравей как основная субъединица сверхорганизма демонстрирует минимальную степень автономии. Он не способен обучиться многому сам по себе и никогда не отходит дальше пары дюймов от своих сородичей. Но скоординированные успехи всей семьи примечательны. Несмотря на то что кочевники не строят постоянных гнезд, а просто отдыхают, сбившись в клубок, часто открытый всем стихиям, коллективное тело сцепившихся рабочих так же хорошо отрегулировано и гомеостатично, как тело теплокровного млекопитающего. У одного вида метаболизм и пространственное распределение рабочих поддерживают температуру внутри семьи около 28,6 °C
[629].