Епископ Халвард вновь внимательно и пытливо поглядел на Кристин. Потом сделал знак рукой – и заступники Яртрюд, ожидавшие внизу, поднялись на хоры и окружили кресло епископа. Епископ обратился к ним:
– Добрые прихожане Силя, вы явились ко мне сегодня в неурочный час, чтобы принести мне жалобу, с которой по закону вам следовало бы обратиться прежде к моему управляющему. Однако я снизошел к вашему ходатайству, ибо понял, что вы, как видно, малосведущи в законах. Но вот эта женщина – Кристин, дочь Лавранса, из Йорюндгорда – обратилась ко мне с неслыханной просьбой; она хочет, чтобы я спросил: осмелится ли кто-либо из вас сказать в ее присутствии, что здесь, в поселке, ходят слухи, будто не ее супруг Эрленд, сын Никулауса, – отец ребенка, которого она родила нынешней весной.
Отец Сульмюнд ответил:
– Нет такой усадьбы или лачуги в нашем поселке, где не говорили бы, что этот ребенок был прижит в блуде и кровосмешении хозяйкой и ее управителем. И трудно поверить, будто сама женщина не ведала об этих слухах.
Епископ открыл было рот, но Кристин, опередив его, произнесла громко и раздельно:
– Клянусь всемогущим Господом, Девой Марией, святым королем Улавом и епископом Томасом, я никогда не слыхала про эту клевету.
– Тогда чего ради ты столь усердно скрывала, что ходишь непорожняя? – спросил священник. – Ты всю зиму не казала глаз к соседям и едва ли вообще выходила за порог дома.
– У меня уже давно не осталось друзей в долине, и в последние годы я мало зналась с соседями. Хотя до сей поры я не думала, что все они мне враги. Однако я каждое воскресенье посещала церковь, – сказала женщина.
– Что правда, то правда… Но при этом ты куталась в широкий плащ, да и вообще одевалась так, чтобы никто не заметил, как ты располнела в талии…
– Так поступают женщины, если хотят выглядеть пристойно на людях, – коротко ответила Кристин.
Священник не сдавался:
– Кабы ребенок был и в самом деле от супруга – ты не стала бы так дурно обходиться с ним, что своей жестокостью свела его в могилу.
Один из молодых хамарских священников быстро шагнул вперед и подхватил Кристин. Но через мгновение она, поблагодарив священника кивком головы, уже снова стояла прямая и бледная.
– Это могут подтвердить все служанки из Йорюндгорда… – продолжал со злобою отец Сульмюнд. – Да и сестра моя бывала там и собственными глазами видела, как молоко просто рекой лилось из грудей этой женщины, так что даже ее платье промокало насквозь… Однако каждый, кто видел труп ребенка, может засвидетельствовать, что бедняжка умер с голоду…
Епископ Халвард поднял руку:
– Довольно, отец Сульмюнд. Не станем уклоняться от дела, которое привело вас сюда: нам надлежит выяснить, что, кроме слухов, которые эта женщина называет клеветой, побудило Яртрюд выдвинуть обвинение против своего супруга и может ли Кристин опровергнуть эти слухи… Никому не придет в голову утверждать, будто она извела своего младенца…
Но Кристин стояла белая как мел и больше не разжимала губ.
Тогда епископ обратился к приходскому священнику:
– А не находишь ли ты, отец Сульмюнд, что твой долг повелевал тебе поговорить с этой женщиной и довести до ее слуха, какие толки ходят о ней? Почему же ты не сделал этого?
Священник покраснел до ушей.
– Я всем сердцем молился за эту женщину, чтобы она смирила свою гордыню и вступила на путь раскаяния и искупления. Ее отец никогда не был моим другом, – уязвленно добавил он, – но мне известно, что Лавранс из Йорюндгорда был человек благочестивый и твердый в христианской вере. Он был достоин лучшей участи, но эта его дочь только и делала, что навлекала на него срам и стыд… Не успела она выйти из младенческого возраста, как своим легкомысленным поведением погубила двух достойных здешних юношей. Потом она нарушила верность и слово, данное доблестному и знатному сыну рыцаря, которого отец предназначил ей в мужья; бесчестным путем добилась она своего и вышла за человека, который, как вам должно быть известно, господин, был осужден, как преступник и изменник королю. Но я думал: ужели сердце ее не смягчится, когда она увидит, что и она сама, и все ее домочадцы заслужили ненависть и презрение добрых людей и что самая худая слава идет ныне об Йорюндгорде, где когда-то жили ее отец и Рагнфрид, дочь Ивара, пользовавшиеся любовью и уважением всех жителей округи?..
Однако чаша терпения переполнилась, когда она явилась сюда со своим сыном, чтобы к руке вашего преосвященства его подвел человек, о котором весь поселок знает, что она живет с ним в сугубом блуде и кровосмешении…
Епископ знаком приказал священнику замолчать.
– Кем доводится твоему мужу Ульв, сын Халдора? – спросил он у Кристин.
– Настоящий отец Ульва – господин Борд, сын Петера, из Хестнеса. Он был единоутробным братом Гэуте, сына Эрленда, из Скугхейма, который приходится Эрленду, сыну Никулауса, дедом по матери.
Господин Халвард гневно обернулся к отцу Сульмюнду:
– Кровосмешения тут нет… Ее свекровь приходилась Ульву двоюродной сестрой… Коли слухи справедливы, сие есть оскорбление уз родства, грех весьма тяжкий… И не пристало тебе еще усугублять его.
– Ульв, сын Халдора, – крестный отец старшего сына этой женщины, – заявил отец Сульмюнд.
Епископ устремил на нее вопрошающий взгляд. Кристин ответила:
– Это правда, господин.
Несколько мгновений господин Халвард молчал.
– Помоги тебе Бог, Кристин, дочь Лавранса, – с грустью выговорил он наконец. – Когда-то я знавал твоего отца: в юности моей я гостил у него в Йорюндгорде. Я помню тебя красивым невинным дитятей. Будь Лавранс теперь в живых, такая беда не приключилась бы. Подумай о своем отце, Кристин, ради него ты должна оправдаться и, коли можешь, очистить себя от столь позорного обвинения.
И вдруг точно молния озарила ее память – она узнала епископа. Двор в Йорюндгорде на исходе зимнего дня – рыжий, неистово брыкающийся жеребенок и священник с венчиком черных волос над багровым от натуги лицом; повиснув на покрытых пеной удилах, он силится сдержать норовистое животное и вскочить на него без седла. А вокруг хохочут пьяные рождественские гости, и среди них отец – красный от выпитого вина и мороза, и все они подзадоривают священника насмешливыми выкриками…
Она обернулась к Колбейну, сыну Йона:
– Колбейн! Ты знал меня, когда я только научилась ходить… Ты знал меня и моих братьев и сестер, когда мы жили у отца с матерью… Я помню, как ты любил моего отца… Колбейн! Неужто ты веришь этому наговору?
Крестьянин Колбейн устремил на нее суровый и горестный взгляд:
– Любил твоего отца, говоришь ты. Да, мы, слуги его, простолюдины и бедняки, любили Лавранса из Йорюндгорда и верили непреложно, что, согласно воле Божьей, каждому истинному предводителю надлежит быть таким, как он.