Атомный конструктор №1 - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 96

Cтраница 96

А ниже, на том же листике:

Первый список — это та группа специалистов-дизелистов из Центрального института авиамоторостроения (ЦИАМ), которая в начале 1941 года появилась на Кировском заводе, где уже работал Фишман.

Второй список — знаменитая композиторская «Могучая кучка», чье название стало в России нарицательным.

Однако особенно интересен третий список: «Могучая кучка» ВНИИЭФ! Фишман на людях был подчеркнуто скромен, но, как видим, про себя он вполне сознавал свой масштаб! И включил в «Могучую кучку» ВНИИЭФ наряду с Харитоном (ЮБ), Негиным (ЕА), Кочарянцем (СГ), Трутневым (Юрий Алексеевич Трутнев был обозначен «Тр.» очевидно потому, что инициалы его имени-отчества совпадали с инициалами Юрия Александровича Романова, тоже, надо сказать, игравшего во ВНИИЭФ роль ведущую. — С.К.) и себя…

Как ни посмотри на историю крупнейшего и старейшего центра разработки советского ядерного оружия, интегральная первая пятерка будет именно такой, как ее определил Фишман.

Да, в истории КБ-11- ВНИИЭФ были Павел Зернов, Борис Музруков, Николай Духов, Кирилл Щелкин, Яков Зельдович, Андрей Сахаров, талантливые, безвременно ушедшие Юрий Бабаев и Владимир Гречишников. Но, составляя свою «Могучую кучку», Давид Абрамович явно имел в виду не просто профессиональные заслуги, но суммарный вклад того или иного выдающегося деятеля ВНИИЭФ в создание такого явления жизни страны, как ВНИИЭФ! Не только вклад в достижения зарядостроения, но и в создание самого зарядостроения.

Впрочем, о том — что точно имел в виду Давид Абрамович, можно только гадать.

А сейчас читатель опять сможет услышать самого Фишмана, поскольку следующая глава — состоит, в основном, из записей Давида Абрамовича.

Они, скорее всего, представляли собой что-то вроде зародыша его мемуаров. Эти мысли и заметки «от первого лица» не причесаны и не подвергались редактированию, что, на мой взгляд, является единственно верным.

ОСНОВНЫЕ труды Давида Абрамовича хранятся в архивах, охраняемых стальными сейфами, системами сигнализации, часовыми и рядами колючей проволоки. Однако сохранился и небольшой домашний его архив, в котором особое место занимает затрепанная высокая стопа бумажных «носителей информации» — блокнотов и тетрадей с записями о прошлом. Они интересны как сами по себе, так и тем, что Давид Абрамович открывается здесь с новых, и иногда — с неожиданных сторон.

Конечно, воспоминания Давида Абрамовича о старших коллегах могли бы быть намного более полными и живыми, если бы он писал их сейчас — когда о многих деталях и обстоятельствах ядерной оружейной работы можно говорить свободнее. А тогда, в пору максимальной закрытости темы, Фишман, готовя, например, речь о Николае Леонидовиче Духове, прямо указывал в тексте на то, что даже во второй половине 80-х годов он лишен возможности сколько-нибудь подробно и по-профессиональному точно изложить научнотехническую сущность деятельности Н.А. Духова в КБ-11.

Напоминаю еще раз, что стиль Фишмана везде сохранен полностью, лишь в некоторых случаях для смысловой связки вставлены слова, взятые в квадратные скобки. Поскольку ниже приведены чисто «внутренние» записи, то нередкие отрывочность и «телеграфная» краткость (и, напротив, порой длинноты, усложненные обороты, погрешности во внятности изложения и т. п.) вполне объяснимы — писалось-то для себя… Тем не менее, все тексты даются практически в неприкосновенности, чтобы читатель мог получить не приглаженное, а прямое представление о «внутреннем» стиле Давида Абрамовича.

СЛОВО О КУРЧАТОВЕ

Комментарий Сергея Кремлева:

Эти воспоминания Давида Абрамовича составлены из нескольких вариантов, включая его черновые записи. На одном из черновиков воспоминаний имеется и черновик следующего письма к, скорее всего, ветерану ВНИИЭФ, интересующемуся историей, В.И. Ткачеву:

«Вален<тин> Ив<анович>!.

Попросили очень поздно, поэтому только самые общие впечатления: невиданная целеустремленность, масштабность, требовательность, доверие, умение руководить, умение слушать и разговаривать метко, уверенно и убедительно, пытливость во взгляде и вместе с тем чувство товарищества — вроде бы человек [с тобой] советуется.

Подкупающая умная полуоткрытая улыбка»

* * *

На моем письменном столе под стеклом находится чудесный портрет Игоря Васильевича Курчатова. Незаметно идут годы, и вот И.В. Курчатову [исполнилось бы] уже 80 лет. Из 35-ти лет работы во ВНИИЭФ около 15-ти лет мне довелось так или иначе сталкиваться по работе с И.В. Курчатовым и то, что так сильно впечатлило в те годы, заставляет меня все время ощущать незримо его присутствие в моих раздумьях, моей работе и по сей день.

Вчера меня попросили вспомнить о своих встречах с И.В. Курчатовым. Просьба в известной мере озадачила, особенно, когда речь зашла о человеческих мелочах. Нет, Игорь Васильевич вспоминается не через бытовые и другие мелочи, а прежде всего, своей огромностью во всем: как крупнейший ученый-физик нашей страны, как организатор и руководитель невиданной доселе фундаментальной проблемы и как Гражданин и Человек большого мужественного характера.

Невиданная целеустремленность, масштабность и четкость мышления, особая прозорливость, требовательность к себе и другим, умение слушать и разговаривать метко, уверенно и убедительно создавали исключительно творческую атмосферу, подчинявшую и мобилизовывавшую всех вокруг него на разрешение самых трудных и головоломных задач.

Игорь Васильевич умел увлечь, мобилизовать как никто другой и поэтому стал безусловным лидером с непререкаемым авторитетом на всех уровнях научной и трудовой деятельности в нашей стране.

Подкупающая умная полуоткрытая улыбка, искрящийся и пытливый взгляд, оригинальная борода делали весь его облик невероятно одухотворенным и красивым, заставлявшим невольно любоваться им даже во время самых серьезных разговоров с его участием или с ним. А беседы, которые он часто вел прямо на рабочем месте, носили такой характер, что создавалось чувство товарищества, как будто бы к тебе пришли посоветоваться или по-хорошему посоветовать.

Игорь Васильевич, несмотря на огромную занятость, был всегда внимателен и чуток ко всем нам, с кем он работал, у многих отложилось в памяти те или иные моменты и знаки его причастия к нашей судьбе, и они безусловно особо согревают добрую память о нем. Всем нам памятны его по-товарищески теплое отношение к Я.Б. Зельдовичу, К.И. Щелкину, П.М. Зернову, Н.Л. Духову и др., но особенно трогательно он относился к Ю.Б. Харитону, которого он особо уважал и любил за большой самоотверженный труд, за память и дружбу еще по ленинградскому институту, где они вместе «обучались» у А.Ф. Иоффе.