Атомный конструктор №1 - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 50

Выбрали это место под ядерный Объект Харитон и Зернов, причем Харитон вспоминал:

«Павел Михайлович совершенно поразил меня… пониманием организационных вопросов… Вот стоим мы с Павлом Михайловичем, он оглядывается и говорит: «Так, вон там мы построим поселок для инженерно-технических работников, вон там — расширим завод, там пристроим, там переделаем.» Для него сразу стало ясно, как все должно быть распланировано и сделано.»

Теперь эти планы материализовались, в том числе — в их «социальной», так сказать, части. А красивый бывший монастырский комплекс, расположившийся на плоской возвышенности, создавал своеобразие облика возникающего городка, одно время не имевшего даже единственного названия: «Приволжская контора Главстроя СССР», «Объект 550», «База №…» и т. п.

В 1954 году по закрытому постановлению Совета Министров РСФСР город получил, правда, закрытое имя «Кремлев», но в открытом обиходе потом фигурировало название «Арзмас-75». Настоящий город Арзамас находится примерно в 75 километрах от поселка Сарова, отсюда — «75». А условное наименование города-«Объекта» означало, что он расположен на территории Арзамасской области, существовавшей до 1954 года.

Этот принцип стал традиционным для названий и остальных закрытых городов, не отмеченных на картах. Так возникли города — официальные «фантомы»: «Челябинск-65» и «Челябинск-70», «Свердловск»-44» и «Свердловск-45», «Красноярск»-26», «Томск»-7» и т. д.

Позднее цифра «75» в названии сменилась более скромной цифрой «16» — кто-то спохватился что «75», означавшее в обычном почтовом адресе номер соответствующего почтового отделения, для небольшого города Арзамаса выглядит странно и может вызвать не только нездоровый обывательский, но и разведывательный интерес.

Да, советский «Лос-Арзамас» — как его прозвали быстрые на прозвища местные острословы — в разное время назывался по-разному. Однако наиболее точным было имя «Кремлев». Кремль — основа оборонной мощи любого старорусского города, а «ядерный» Кремлев стал тем местом, где развернулась наиболее эффектная и эффективная часть первопроходческой «атомной» работы страны.

Впрочем, к концу пятидесятых годов эра пионеров завершалась, хотя не прерывалась эра энтузиастов. Вот как вспоминает те годы Валентин Матвеевич Горбачев — начальник отдела физических исследований, заместитель начальника отделения Института ядерной и радиационной физики РФЯЦ-ВНИИЭФ, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР:

«Мои первые встречи с Д.А. Фишманом относятся к середине 1950-х годов. Одной из важных задач, решавшихся в то время, была проблема газодинамического синтеза — ГДТС, инициатором и вдохновителем которой являлся А.С. Козырев. К проблеме были привлечены газодинамики, теоретики, конструкторы, физики.

На одном из совещаний по ГДТС, состоявшемся в кабинете начальника газодинамического отдела майора Е.А. Нетина собрались человек 10–15 из заинтересованных подразделений. Обсуждался вопрос конструкции и крепления в изделии термоядерной мишени. Мне, как самому молодому из участников, поручили вести протокол совещания. Обсуждение было бурным. Особенно горячо спорили два человека.

Один, по-видимому, конструктор — невысокого роста, среднего телосложения, в широченных брюках (дань тогдашней моде), в рубашке с короткими рукавами. И — что особенно бросалось в глаза — в тюбетейке.

Другой — высоченный человек-гора с массой тяжеловеса. Помогавший мне разбираться и «идентифицировать» присутствовавших Ю.С. Замятнин, шепнул, что конструктор — это Д.А. Фишман, один из главных «бомбоделов», а другой — начальник технологического отдела, Виталий Александрович Александрович или в просторечии — «Батя».

Давид Абрамович наседал, предлагал разные варианты мишени, Виталий Александрович отбивался (ведь делать-то мишень предстояло ему) и выискивал контраргументы.

«Вы хотите, чтобы я из… ничего сделал конфетку», — в конце концов сдался Батя.

Решение было принято и выбранная, по предложению Д.А. Фишмана, конструкция мишени легла в основу многих дальнейших работ.

Уже первая встреча показала твердость Фишмана в отстаивании перспективных предложений и их реализации. А любимая им тюбетейка долгие годы являлась для меня необходимейшим атрибутом образа Давида Абрамовича».

Валентин Матвеевич — сам человек интересный, тонкий, деликатный и интеллигентный, оценил Фишмана сразу, а позднее это уважение лишь укреплялось — по мере того, как Горбачев все глубже осваивал ремесло и входил в курс дела. Позднее он написал:

«Испытания зарядов проводились на Семипалатинском испытательном полигоне, называемом Учебным полигоном Минобороны (УП-2 МО СССР).

В историческом плане названия зданий и сооружений увековечили память о многих руководителях и ответственных работниках, участвовавших в первых ядерных испытаниях. В их числе — и Давид Абрамович.

Сооружения назывались по именам руководителей групп, проводивших в них работы. Так здание, связанное с подготовкой системы автоматики опыта, называлось «ВИА» (от Владимир Иванович Алферов), сооружения «МАЯ-1» и «МАЯ-2» (от Анатолий Яковлевич Мальский), физический корпус «ФАС» (от Флеров, Апин, спецотдел). Группа Давида Абрамовича Фишмана, занимавшаяся сборкой основной части заряда, размещалась в здании «ДАФ»

Для полноты картины следует отметить, что в здании «12П» на площадке «Н» размещался командный пункт проводившихся взрывов. В первом опыте на командном пункте «12П» находились многие руководители атомного проекта — И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон и др., включая Л.П. Берия.

Мне эти исторические факты стали известны в 1959–1961 гг., когда наши экспериментальные группы проводили на УП-2 МО СССР исследования по так называемым «невзрывным цепным реакциям» (НЦР). (Это название укоренилось с легкой руки Ю.Б. Харитона.)

В помещениях ВИА, ДАФ, ФАС в те годы велась подготовка работ по НЦР: монтаж и калибровки измерительной аппаратуры, подготовка изделий, первичная обработка экспериментальных данных и т. д.

Имена первопроходцев-бомбоделов витали над нами во время наших работ».

Что ж, к тому времени, когда молодые оружейники вроде Горбачева только начинали работать на «Объекте», имя Фишмана уже и впрямь становилось принадлежащим истории. Правда — истории очень «закрытой», и поэтому далеко не всегда зафиксированной на бумаге, а запечатленной лишь в памяти тех, кто ее делал.

ДЛЯ Фишмана 50-е годы были годами непрерывного роста и — если посмотреть со стороны — возрастающего успеха и признания. В 1956 году за участие в создании ядерного боевого оснащения для первой межконтинентальной ракеты он получает свой первый орден Ленина. В 1958 году становится кандидатом технических наук. В 1959 году удостаивается звания лауреата недавно восстановленной Ленинской премии. И в этом же году фактически возглавляет зарядную конструкторскую работу в КБ-11, закладывая основы отечественной инженерной и конструкторской школы зарядостроения.

Все это было хорошо и прекрасно, однако…

Однако в конце 50-х годов положение Фишмана в отрасли могло измениться в сторону подлинного взлета — появилась возможность получить свое КБ. И, чего греха таить, — это была очень соблазнительная возможность. Все же, официальным Главным конструктором заряда был в КБ-11 Евгений Аркадьевич Негин, а зам. Зама очень часто и воспринимают, как зама, даже если он — Первый зам. Встречают-то по «одежке», особенно — в высоких руководящих кабинетах.