Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 42

Осенью 1787 года Александр Васильевич, защищавший крепость Кингбурн, почти полностью уничтожил турецкую армию, которая пыталась прорваться в Крым.

30 июля 1788 года русские войска под предводительством Потемкина подошли под Очаков. Потемкин привел за собой армию из 40 000 отлично экипированных и хорошо обученных солдат. Силы русских значительно превосходили силы защитников крепости. С Потемкиным опытные военачальники, в том числе Суворов. Но долгая осада грозила развитием эпидемий и армия могла потерять боеспособность, медлить нельзя!

Но Потемкин медлит. Он приказывает войскам строить укрепления, а сам «везде по садам около форштадта лежащим пеший ходил», – как писали очевидцы. Он бравирует своей храбростью: во время морской рекогносцировки лодки попали под шквальный огонь, и князь «сидя один на кормовой барке, со своими тремя орденскими звездами на виду, держался в поистине поразительным по благородству и хладнокровию спокойствием».

Кажется все готово к штурму. Один раз Суворов, завязав бой с выехавшим из крепости отрядом, преследовал его до самых ворот. Но Потемкин приказывает отступить и наказывает раненого в бою Суворова за излишнее рвение. В штабе начинают поговаривать, что он ревнует к славе полководца. Приходит осень, потом необычайно суровая для этих мест зима. В лагере и впрямь начинаются болезни и голод.

Одновременно приходят тревожные вести из Петербурга. Шведские войска вступили в русскую Финляндию. Шведские корабли нападали на русский флот на Балтике, угрожали Петербургу. Они не пытались осаждать его «всерьез» и все же вести войну на два фронта очень тяжело. Из-за этой войны из Петербурга не отправилась новая Архипелагская экспедиция, чтобы «зажечь Турцию с другого конца». А с севера грозили интервенцией Пруссия и Англия. Екатерина бросает в гневе: «Если два дурака не уймутся, то станем драться», но она понимает, что такая «драка» обескровит Россию.

Потемкин пишет Екатерине из-под Очакова 3 ноября 1788 года: «Теперь, матушка Всемилостивейшая Государыня, открылось то, что я предвидел. Вспомните, что при начале открытия войны я писал. Не успехами с турками мы можем хлопоты кончить, но разбором, какая политическая система нам важнее, то естли бы нашли способ помириться с турками и, имея все силы в руках свободные, придумать связь выгодную и так устроить политическое состоянье. Изволите говорить, чтобы обратить армию Графа Румянцева, как я говорил в плане, противу Прусского Короля. Но тот план был в действо определяем чрез два года, когда бы все пришло в зрелость и устройство, и, начав войну с турками, в одну бы кампанию мы по Дунай забрали все даром.

Ныне же чрез коварствы всей Европы турки прежде время нас предупредили. Цесарь повел войну странную, истощил армию свою на оборонительном положении и везде, где сам присутствует, с лутчими войсками был бит. Многие Его корпусы бежали, не видав неприятеля. С нашей стороны, а паче в моей части, где наисильнейшее их стремление было впасть в границы, разорять земли, овладеть Крымом, занять Херсон и прочее, то Бог предохранил, и вместо нас они ослабли.

Что же будет, когда большие наши силы, впротчем весьма неустроенные по причине рекрут столь большого числа, отвлекутся? Император не в состоянии был, обратя все на турков, одолевать их. А естли отделит он противу Пруссии, то будьте уверены, что турки придут в Вену, а Прусский Король паче возрастет.

Теперь турки, неохотно идучи на нас, а узнав силы уменьшенные, толпами кинутся. Как же мы охраним наши пространные пределы и разорванные водами, где на всяком месте быть должно особой преграде. Лишь флот зачал наш здесь приходить в силу и который с помощию сухопутных бы войск может нанес бы удар неприятелю в сердце его владения, теперь и то станет.

Всемилостивейшая Государыня, сколько мое сердце угнеталось, видя все, чему неминуемо быть долженствовало. Способ был легкий предупредить. Я не забыл об нем напоминать. Бог сам знает, что мое сердце чувствует.

Подумайте, что бурбонцы в летаргии настоящей, что они и нас выдадут, как голландцев Лига сильная: Англия, Пруссия, Голландия, Швеция, Саксония и многие имперские принцы пристанут. Польша нам будет в тягость больше других. Вместо того, чтоб нам заводить новую и не посилам нашим войну, напрягите все способы зделать мир с турками и устремите Ваш кабинет, чтобы уменьшить неприятелей России. Верьте, что не выдет добра. Где нам сломить всех на нас ополчившихся. Прусский Король не такой еще будет диктатор. Кто Вам скажет иначе, того почитайте злодеем и Вам, и Отечеству. Касательно полков пехотных, откуда их еще числом шесть откомандировать, я не знаю. Это равно расстроит все, отколь бы то ни было. И так прикажите, как угодно. Меня же избавьте от начальства, ибо я не нахожу способу, ниже возможности остальным действовать и хранить…

Вернейший и благодарнейший подданный, князь Потемкин Таврический».

Наконец зима заставила Швецию согласиться на перемирие, теперь у Потемкина развязаны руки. Начавшийся 6 декабря штурм Очакова закончился к полудню полной победой.

Для триумфального въезда Потемкина в Царское Село построили ворота с надписью: «Ты в плесках выйдешь в храм Софии!» Подразумевалась, конечно, София не царскосельская, а царьградская.

А Державин написал стихотворение «Осень во время осады Очакова», где были такие строки:

* * *

Конец 1788 года и 1789-й стал годом решительных побед сначала при Фокшанах, затем на реке Рымник, потом девятидневный штурм считавшейся неприступной крепости Измаил. Екатерина писала Потемкину: «За ушки взяв тебя обеими руками, мысленно тебя целую». В честь этой победы 9 мая (28 апреля) 1791 года в новом Таврическом дворце устроен праздник, восхитивший и Екатерину и всех гостей.

Державин оставил нам подробное описание праздника. Разумеется, действо, которые проектировали такие «мастера спецэффектов», как Потемкин и Екатерина, должно было поражать соображение. «Сто тысяч лампад внутри дома, карнизы, окна, простенки, все усыпано чистым кристаллом возженного белого благовонного воску, – пишет Державин. – Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещут. Разноогненные с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами, тенистые радуги бегают по пространству, зарево – сквозь свет проглядывает, искусство везде подражает природе. Во всем виден вкус и великолепие».

Но более всего поразил Державина Зимний сад – стеклянная оранжерея, наполненная разными чудесами. «Что же увидишь, вступая во внутренность? – пишет он. – При первом шаге представляется длинная овальная зала, или, лучше сказать, площадь, пять тысяч человек вместить в себя удобная и разделенная в длину в два ряда еще тридцатью шестью столпами. Кажется, что исполинскими силами вмещена в ней вся природа. Сквозь оных столпов виден обширный сад и возвышенные на немалом пространстве здания.