«Мадемуазель,
мы от души рекомендуем вам его сиятельство графа д’Артаньяна, который в ближайшие дни явится к королю Англии с поручением от нас. Просим оказать ему всяческое содействие как в благополучном исходе посольства, так и в приёме у нашего брата Карла и герцога Олбермельского».
Ознакомившись с посланием, полученным всего несколько минут назад от лондонского купца Лейтена, бывшего на обеспечении французского казначейства, Луиза только шире распахнула свои огромные бирюзовые глаза – настолько поразила её фамилия посла. Ей ли, возлюбленной Карла II, было не знать о роли д’Артаньяна, знакомого ей в качестве капитана мушкетёров, в восстановлении английской монархии? Если посол – родственник того д’Артаньяна, у неё, пожалуй, не возникнет особых трудностей с покровительством ему. Что до вице-короля, то от него и сегодня можно услышать немало лестного в адрес графа: поговаривают, между ними была какая-то тайна в дни Реставрации…
Аккуратно сложив письмо, она быстрым движением спрятала его за корсаж своего чёрного крепового платья, будто бросающего вызов игривым расцветкам одеяний обитателей Виндзорского дворца. Не далее как вчера герцогиня Портсмутская появилась при дворе в трауре, заявив, что скончавшийся недавно принц Руанский был её родственником. Придворные единодушно выразили сочувствие утрате фаворитки, и сам король под утро нашёл время принести ей свои соболезнования. Что поделать, Луиза была всего лишь слабой женщиной, не чуждой ни тщеславия, ни кокетства – род Керуаль был старинной аристократической семьёй, и почему бы ей было не гордиться своим высоким происхождением? Авторитет и влияние герцогини будто ещё выросли вчера, хотя это казалось уже немыслимым.
Несколько наигранная скорбь не помешала мадемуазель де Керуаль, согнав с обворожительного лица изумление и сохранив ничуть не противоречащую ситуации задумчивость, вступить в сверкающий зал, переполненный нетерпеливыми царедворцами, в колыхании чёрных перьев и сиянии бриллиантов. Но в тот самый миг, когда она появилась в одной из дверей, в противоположной двери возникла другая чёрная фигура – полное подобие первой, одетая в такое же креповое платье и отяготившая себя точно таким же ювелирным собранием, что и герцогиня Портсмутская. И придворные, обратившиеся было к первой фаворитке, вдруг остановились и отхлынули к той двери, в которую вошла копия Луизы.
Перед взором ошеломлённой шпионки Людовика XIV замелькали изумлённые лица, разбегающиеся глаза, заплетающиеся ноги…
– Что здесь происходит? – дрогнувшим голосом спросила Керуаль. – Кто это?
Ответом была гробовая тишина, сквозь которую, правда, прорвалось несколько приглушённых смешков. Благородный Норфолк, симпатизирующий Луизе, протиснувшись к ней сквозь толпу вельмож, пояснил:
– Не беспокойтесь, герцогиня. Там мисс Гуин облачилась в траур и тем самым привлекла к себе внимание.
– Она в трауре? – переспросила Луиза. – А позвольте узнать по кому, милорд?
– Если только я не ошибаюсь, – отвечал граф, – именно этим в настоящее время интересуется Рочестер.
Действительно, весельчак Вильмот Рочестер, предвкушая потеху, с приличествующей случаю серьёзностью спрашивал у Нелль Гуин, ближайшей после Керуаль фаворитки Карла II:
– Миледи, не будет ли неучтивостью с моей стороны осведомиться у вас о причине вашего траурного вида?
– Нисколько, граф, – меланхолично склонила голову Нелль, превосходно играющая свою роль, – сегодня умер мой близкий родственник – хан Татарский. О как я несчастна! – неожиданно для всех возопила она, обратив искажённое душераздирающим, и оттого ещё более потешным страданием лицо к люстре, сверкающей сотнями огней.
Взрыв хохота заглушил отголоски её скорбного возгласа: казалось, что от дружного смеха чопорных лордов и неприступных дам та самая люстра рухнет прямо на Нелль Гуин. Нет сомнений, что это составляло самое страстное желание герцогини Портсмутской, публично посрамлённой своей соперницей. С треском захлопнув чёрный веер, она горделиво покинула зал. Оставшись вне конкуренции, Нелль, само собой, сосредоточила на себе взоры абсолютного большинства придворных, ожидавших от неё ещё и других выходок. Мисс Гуин была не из тех, кто обманывает ожидания публики… Оглушительно хлопнув веером – точной копией того, что был у Луизы, она воскликнула:
– Вы только посмотрите на нашу французскую штучку – ей, значит, можно оплакивать принца Руанского, который, между прочим, ей вообще седьмая вода на киселе, а мне, бедной англичанке, выходит, запрещено всплакнуть по татарскому хану?! О-о-о, за что мне такое, господа? Хан был таким милым и скромным… бедный, бедный мой дядюшка!..
Рочестер смахнул слезу, выступившую у него на глазах от хохота; его веселье в той или иной мере разделяли все присутствующие: в самом деле, на кривлянья красавицы Нелль невозможно было смотреть без смеха. Выдержав театральную паузу, она продолжала уже более серьёзно:
– Ах-ах, милорды, что вы скажете о мадам Каруэль, а? Эта герцогиня делает вид, что она знатная леди, все при французском дворе её родственники, она облачается в траур, если умрёт кто-нибудь из великих особ. Хорошо! Если это так, почему она любовница короля? Она должна бы умереть со стыда. Что касается меня, я не претендую быть иным, чем я есть. Король взял меня любовницей, и я ему верна. Он дал мне ребёнка, он должен признать его, и он признает, потому что любит меня не меньше, чем свою Портсмут…
– Вы только послушайте, Дорсет, – шепнул Рочестер лорду Бакхёрсту, – как она говорит! Своими выражениями она приводит в ужас придворных, и в восхищение – короля!..
– Целиком согласен с вами, – кивнул Бакхёрст, с нежностью глядя на Нелль, – она и впрямь великолепна…
– Да к тому же величает вас своим «Карлом Первым», – съязвил Рочестер.
– Сказанное налагает на вас тяжкую ответственность, сударь, – холодно заметил Чарльз Бакхёрст, кладя руку на рукоятку шпаги, – по плечу ли вам такой груз?
– Полноте, – примирительно произнёс Рочестер, – если вы не понимаете шуток и желаете извинений – извольте, я извинюсь.
– Забудем об этом, – охотно отвернулся от него лорд.
Однако брошенная Рочестером фраза была не пустым звуком: Элинор Гуин, фаворитка английского короля, в прошлом и впрямь была любовницей лорда Бакхёрста. Более того, в своё время он влюбился в неё – лучшую комедийную актрису столицы – совершенно безумно. Их страстный роман длился около года, но тоска по сцене вернула её в театр, а через некоторое время, в час одного из представлений «Тайной любви» Драйдена, где Нелль играла коронную роль Флоримены, она была вызвана в королевскую ложу, а затем и на королевское ложе.
В самой любви Карла II к бывшей продавщице апельсинов не было ничего удивительного. При Виндзорском дворе в то время в моде было остроумие, и сам король ценил его больше других, считаясь остроумнейшим человеком Англии. Прекрасная Нелль Гуин обладала исключительной бойкостью речи и природной остротой ума, что не могло не расположить к ней монарха-волокиту. Вскоре у неё родился сын, после чего она покинула сцену, став официальной фавориткой короля. Нелль была не первой, покорившей потрёпанное сердце Карла II, но она одна сумела удержать его до конца его жизни.