Черный воздух. Лучшие рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон, Джонатан Стрэн cтр.№ 65

Я так и сделал, и даже чуточку, самую малость, перегнулся ради этого через перила. У нас, в новом Карфагене, тоже имеется шпиль, ничуть не уступающий ни римскому, ни шпилям других величайших городов мира. Невооруженному глазу шпиль кажется серебристым канатом, нитью, волоконцем паутины, но в телескоп я отчетливо видел его массивное основание, бетонный блок вроде глухой, без окон, без дверей, исполинской крепости.

– Сногсшибательно, – выдохнул я.

– Да нет же! – Десмонд выхватил из моих рук телескоп. – Гляди на людей, расположившихся там, на основании! Глянь, чем они заняты!

Я посмотрел сквозь стекло туда, куда он направил прибор. Дымящиеся костры, картонные лачуги, ребра, явственно выпирающие из-под туго натянутой смуглой кожи…

– Видишь? – прошипел Десмонд. – Вон там, где горят большие костры. Они жгут эти костры по нескольку дней, а потом водой бетон поливают. Чтобы трещину дал, понимаешь?

Действительно, за выпуклой поверхностью стекла все обстояло в точности так, как он говорил.

– При таких темпах десять тысяч лет провозятся, – с горечью сказал Десмонд.

Я отступил от перил.

– Брось, Десмонд. Да, мир наш дошел до ручки, все это крайне прискорбно, но что тут в одиночку поделаешь?

Забрав у меня телескоп, Десмонд снова приник к окуляру. Какое-то время казалось, что он не ответит, но вскоре он снова заговорил:

– А вот я… а вот я, друг мой Рорик, в этом совсем не уверен. Да, вопрос справедлив. Но, по-моему, человек знающий, опытный мог бы хоть чем-то помочь. Больных лечить или… насчет сельского хозяйства кое-что посоветовать. Я в это вник неплохо: с почвой они жуть, что творят. Ну, или… или хотя бы еще одно плечо к колесу! Хотя бы одна рука к тем, что поддерживают огонь! Не знаю! Не знаю! Да и как знать наверняка, пока не попробуем? Пока действовать не начнем?

– Но, Десмонд, – удивился я, – ты что же имеешь в виду? Туда, вниз спуститься?

Друг, оторвавшись от телескопа, поднял взгляд на меня.

– Ну конечно.

Меня снова пробрала дрожь: у нас, на такой высоте, довольно холодно даже под солнцем. Все эти маниакальные увлечения…

– Идем внутрь, Десмонд, – позвал я его, проникшись к нему искренней жалостью. – Выставка вот-вот откроется, и если тебя там не будет, Клео потребует санкций. В полном объеме.

– Да уж, есть чего испугаться, – едко откликнулся он.

– Идем, идем. Не давай Клео подобного шанса. Сюда ты можешь вернуться в любое другое время.

Десмонд, скривившись, убрал телескоп в объемистую спортивную сумку, вскинул ее на плечо и двинулся за мной следом.

Огромная круговая оранжерея внутри, за стеклянной стеной, утопала в пурпурных цветах жакаранд. Выставочные экспонаты по-прежнему были скрыты под шафрановыми драпировками, но вскоре после нашего появления драпировки разом взвились к потолку, и человеческий облик предстал перед нами во всем своем многообразии, во всей своей красоте, замерший без движения, однако исполненный жизни. Взгляд мой немедля отметил размашисто шагающего куда-то человека, пару дерущихся женщин, и взвившегося в воздух ныряльщика, и четверых выпивох за игрой в карты, и пару, навеки застывшую в миг оргазма. Охваченный знакомым по множеству вернисажей трепетом, порожденным отчасти силовыми полями подиумов, державшими в неподвижности живых эктогенов, но в основном – восхищением, реакцией тела на произведения искусства и естественную красоту, я на миг замер и сам.

– На первый взгляд, год завершился неплохо, – заметил я. – Три-четыре достойных образчика я уже вижу.

– Омерзительные карикатуры, – откликнулся Десмонд.

– Брось, брось, не так уж все скверно. Согласен, без подражания прошлогоднему не обошлось, но подражаний не больше обычного.

С этим мы двинулись дальше, посмотреть, как разместили мою работу. Подобно Десмонду до того, как он забросил скульптуру, я, главным образом, интересовался поисками и вычленением из танца моментов и поз, в которых ярче, полнее всего проявляется изящество танцевального действа. В этом году я остановил пару балетных танцоров в самом конце па-де-де: балерина слегка взлетает над подиумом, а партнер твердо, уверенно, но деликатно опускает ее на подмостки. Как долго возился я с селекцией, добиваясь от тел эктогенов этой балетной стройности! Сколько потратил времени на их подсознательное обучение, на тренировки, на хореографию в недолгие часы их бодрствования! Ну, а затем, под конец, сколь часто заставлял я их танцевать на выставочном подиуме и останавливал танец включением силового поля, пока не поймал тот самый момент, который нарисовал в воображении! Да, в этом году я провел в мастерской уйму времени, и теперь моя скульптура воплощала собою все изящество, всю грацию, свойственную человеку. Мало этого, я с радостью мог отметить, что стоит она под верным углом и освещена вполне сносно. Выражения лиц танцоров свидетельствовали, что в эту минуту для них не существует ничего, кроме танца (в данном случае – отнюдь не фигура речи). Да, вполне, вполне…

Однако Десмонд лишь покачал головой.

– Нет, Рорик. Ты не понимаешь. Нельзя, нельзя такого творить…

– Десмонд! – воскликнула Клео, величаво направившись к нам сквозь толпу скульпторов и приглашенных ими гостей. На губах ее сияла улыбка, глаза лучились злорадством. – Взгляни же на мое новое творение, милый ты наш нелюдим!

Десмонд, не говоря ни слова, последовал за ней. Лицо его сделалось настолько непроницаемым, что все мысли оказались как на ладони. Собравшиеся втихомолку устремились за нами: взаимная неприязнь Клео и Десмонда давным-давно превратилась в легенду. С чего она началась, никто припомнить не мог, хотя некоторые поговаривали, будто прежде они были любовниками (что ж, если и были, я с ними в те времена познакомиться еще не успел). Другие утверждали, будто Десмонд не переносит Клео из-за ее успехов в состязаниях скульпторов, а самые остроязыкие любители сплетен говорили, что в этой-то зависти и заключена причина нового нездорового увлечения Десмонда нижним миром – зелен-де виноград и так далее. Однако Десмонд постоянно увлекался тем, чем, кроме него, не интересовался никто, к примеру, открывал заново невеликие научные истины, и мне было вполне очевидно: его новая мания – попросту результат склада характера в сочетании с новыми впечатлениями от увиденного через телескоп. Нет, корни их с Клео взаимной ненависти уходили гораздо глубже: тут дело заключалось в столкновении двух противоположных натур.

И вот Десмонд остановился перед произведением Клео. Художница Клео, бесспорно, великолепная, особенно когда дело доходит до выражений лиц, сложнейших проекций неповторимых эмоциональных состояний вовне, и новая ее работа демонстрировала свойственную ей гениальность именно с этой, самой трудной для большинства скульпторов стороны. Всего одна фигура: рыжеволосая девушка, оглядывающаяся через плечо, а во взгляде – невероятная беззащитность, оторопь, пронзительная тоска… Да, это был просто шедевр.

При виде этой скульптуры Десмонд Кин окончательно утратил самообладание, уж я-то видел. На лице его отразилась жалость пополам с отвращением, и он, поджав губы, сказал: