Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Мария Ремарк cтр.№ 57

Люди от Джо Кастерс на причале приехали за чемоданами. Звонок Пуме. Типично, после волнений занята мелкими заботами. Где устроить ребенка, что с Тами и т. д. Разочарование. Позвонил еще раз. Хотел с ней поговорить о себе. Я был скован. Говорил о ее знакомых. Ее взволновало известие о том, что Руди без Тами не приехал бы. Не могла этого понять. И не хотела. Если бы он ее оставил, Тами ушла бы с русским, который добивался ее последние месяцы, предлагал ей выйти за него замуж и уехать с ним в Берлин.

Вечером меня охватил гнев по поводу такого приема. Когда Пума позвонила ночью, мы с ней серьезно разругались. Она плакала, утверждала, что я ее неверно понял. Утром еще один звонок. Так называемые оправдания. Почти не спал. Дрожащий город с башнями.

10.09.<1939. Супер-Чиф, Чикаго — Лос-Анджелес> три часа пополудни

Все еще в поезде. Слышал вчера вечером о ливнях в Аризоне. Рельсы на десять километров под водой. Объезд. Предположительно на три часа дольше. Сегодня это значит уже двенадцать часов. Поезд еле тащится. Даже объездные пути сильно залиты водой. Много остановок. В Юме сидящие на корточках индейские женщины. Крупные удивительные лица. Каждое из них — не как в городе, в спешке сделанные по одному шаблону. Великолепные цвета — бронзовые лица, платья такой удивительной синевы, палевой красноты и цвета охры. Сидят на корточках, как будто навечно, а не просто на время присели.

Жара. Всюду лужи на дороге, потрескавшейся от солнца, сырая, песчаная почва. За Юмой руины скальной тюрьмы — живописно, кактусы, среди которых высокие кактусовые колонны. Индейцы, индейцы, с тяжелыми ногами. Жилища из глины — рядом печи, округлые. Кучи старых жестянок, сосудов, шаткие деревянные строения, окна с сетками от мух — жилье негров и индейцев.

Пустыня. Бесконечная. На горизонте горы. Красноватые, синие под ярким солнцем. Вдруг пальмы с толстыми стволами, олеандры, окружают дощатые сараи. Несколько хороших автомобилей. Машины лучше, чем дома.

Шесть часов, дымный закат солнца, красноватый и синий. Пальмы. Кажется, что пустыня за нашими спинами. Зеленые луга, выныривают деревья. Небольшой поселок. Мы останавливаемся и чего-то ждем. Такое чувство, что мы никогда не доедем. Как будто и здесь тоже начало войны. Юноши в синих комбинезонах окружают поезд. Один из них в желтых штанах, при этом в красной как киноварь шапке. Удивительно, как многообразно у них у всех чувство цвета. От самого простого до самого яркого.

Много думал. Много упреков к себе, со многим смирился, многое забыл. Не знаю, что будет. Нет ясности — даже в самом себе. И слишком много энергии.

С 1-го сентября больше не курю. И в это тревожное время.

13.10.<1939. Лос-Анджелес>

Простое объяснение: причина тревоги — Пума, которая мне нужна и которую не люблю. Ее отношение ко мне более нестабильное, чем мое к ней, — это тревожит. Она более эгоцентрична и более эгоистична — это напрягает. Все это исчезает в тот момент, когда я действительно властвую над ней. Но кто хочет к этому стремиться? Это мне уже известно из прежнего опыта, так зачем хотеть еще? Я чувствую, что с ней все идет к концу. Я могу с самим собой, возможно, жить — Пума не может, даже с другим долго не может. Все это приведет ее к Руди С.

Последние дни еще можно терперь. Все терпимо, если я ее не воспринимаю слишком серьезно и нахожусь в хорошем настроении. Пума хочет, чтобы ее воспринимали очень серьезно и очень несерьезно. Позавчера и до этого я был на теннисе; Пума довольна. Вчера вечером Пума не в духе — ее раздражало мое хорошее настроение, и ей не понравилось объяснение, что мое состояние вызвано работой. Она читала газеты и заснула на софе, позже я ее перенес.

От Петер ничего. Снова дал ей телеграмму. Также Файльхену и Розхен. Удивительно — такое чувство, что все это больше не вернется.

Война затягивается; но становится темнее. Возможно, я заблуждаюсь, но надежды мало. Даладье и Чемберлен отклонили предложение Гитлера. Этого следовало ожидать.

27.10.<1939. Лос-Анджелес>

Несколько дней подряд Пума на ночной работе. Приходила между часом и тремя домой. Начал снова писать книгу об эмигрантах*. Между тем, моя собственная эмигрантская судьба. Петер еще на Эллис-Айленде*; наши паспорта признаны недействительными Панамой; Петер свой забрала. Попытаюсь получить разрешение на пребывание на один-два месяца и еще что-нибудь предпринять. Только выяснил, что об этом уже стало известно одному из информационных агентств. Постарасюь добиться результата через Мехико.

Пума вчера вечером в первый раз ушла одна из студии обедать со своим партнером*. После этого рассказывала, как очарователен, великолепен и прочее этот Альфред. Там были эти голубые* и Клемент. Пума стояла еще какое-то время несколько нерешительно, когда уходили голубые, но Клемент остался, чтобы послушать пластинку Логтона с ролью Рембрандта. Пума исчезла, я был несколько безучастным и холодным. Наконец, ушел и Клемент, и мне показалось, что Пума еще блуждает вокруг дома, как призрак, и слушает. На самом деле она, скорее всего, давно уже спала со спокойной душой. Я ее еще не видел, так как она ушла рано утром и ко мне не заходила.

Головная боль. Боль в области сердца. Все-таки страдаю от того, что все так уходит, все! Не то, что есть кто-то другой, так волнует меня, но то, что так уходит чувство. От него едва уже что-то осталось.

31.10.<1939. Лос-Анджелес>

Вчера утром промелькнула Пума и исчезла в студии. Днем звонок от Клемента: адвокат Леви из Нью-Йорка, который занимается нашими иммиграционными делами, сообщил, что появились трудности с приездом Петер, поскольку в департаменте Вашингтона над этим поработала Пума. Считаю это невозможным, но Пуму я еще не видел. Вечером поделился этим с Этторни Вилл О’Коннором. Он сегодня улетает. Пума позвонила в десять вечера — должна еще работать. Обещала вскоре прийти. Но она уже в половине восьмого попросила принести ей тайно в студию платья и до половины пятого ночи не была дома. Я был несколько возмущен, огорчен и в то же время испытывал любопытство. Около четырех часов услышал ее машину, шаги под моим окном, как будто кто-то ее провожает, вновь шаги, и машина отъехала.

06.11.<1939. Лос-Анджелес>

Жизнь идет дальше. Пума опять отсутствует дома. Всегда возвращается около одиннадцати. Был весь день раздражен, потому что Ст.* не позвонил. На следующий день успокоился. Сегодня снова раздражен, потому что он позвонил ей только утром, послал цветы, но вечером не позвонил. Развлекаюсь и отвлекаюсь. Работаю*. Сегодня она весь день была раздражена, спускалась к ребенку, вернулась, села, говорила о Ст., пыталась сорваться на мне, прошла вместе со мной к себе, сбросила фото Стюарта, наговорила глупостей, вышла из себя и легла спать. Меня это уже не трогает.

Петер вырвалась. Трения с адвокатами. Придется ехать в Мехико. Возможно, она получит месяц-два на пребывание. Говорил с ней по телефону вчера и сегодня. Вчера еще была подавлена, сегодня уже повеселей.